Подобные статьи начали появляться где-то полгода назад. И хотя сначала Иллигоси был едва ли не единственным, кто позволял себе так пройтись по суперпопулярному курюрье, в распечатках последнего месяца эта тема звучала уже в целом хоре.

— Вот как… — Лигда усмехнулась.

Похоже, это и есть тот самый знак, о котором она просила. И она получила ответ на свой основной вопрос. Впрочем, не стоило торопиться. Господь столь могущественен, что иногда даже прислужники Врага в конечном счете становятся исполнителями Его воли.

— Присядете?

— С удовольствием, — Карен занял соседний стул. — Я слышал, год назад вы отправились в какой-то окраинный монастырь? — светским тоном начал он. — И давно вернулись?

— Сегодня.

— Вот как? Грайрг уже в курсе? Или вы решили сначала навестить кого-нибудь из старых друзей? Например, — он фамильярно подмигнул ей, — Ирви Холчека? Или господина Дитриха?

В этот момент Лигда как раз потянулась за своей чашечкой, и если бы она вовремя почти на автомате, не включилась в то, что они между собой называли «режимом атаки», в котором Воин, как говорил Учитель, способен стойко и спокойно встречать все неожиданности, коими испытывает его этот мир, ее рука точно бы дрогнула. Ибо господин Дитрих был директором той самой закусочной «Текста наггетс», с которой она начинала свое восхождение в Карове Божнеке. И этой фразой Иллигоси давал ей понять, что знает о ней все и что она в полной его власти. Глупец, он даже не подозревал, что бросает вызов Воину…

— Странно, — нейтральным тоном произнесла она, — мне казалось, что вы с Грайргом друзья.

— Да, — усмехнулся Карен, — многие считают так же. — Он чувствовал себя в полнейшей безопасности, считая, что только что взял эту сучку на короткий поводок, показав, насколько много знает о ней. Поэтому его вдруг потянуло на философию. — Но дружба, любовь — слишком большая роскошь в этом мире. Они делают человека уязвимым, слабым. А мир жесток. Слишком жесток, дорогая, чтобы любой из нас мог позволить себе расслабиться, — тут Карен весьма тонко (как ему показалось) улыбнулся и, подмигнув Лигде, произнес довольно развязанным тоном: — Ну да не мне тебя учить. Не так ли, Эсмерина?

Лигда сидела, прикрыв глаза и изо всех сил сдерживая охватившую ее ярость. Нет, еще не время было отпускать эту ярость на волю. Наоборот, сейчас следовало задавить ее, скрутить, загнать как можно глубже, потому что теперь ей требовалась ясная и холодная голова. Теперь все стало на свои места. Грайрг совершил то, что в этом мире хуже, гораздо хуже, чем преступление, — ошибку. Он позволил себе искреннее человеческое чувство. И Лукавый решил наказать его, ибо он стремился навсегда изгнать из этого мира это волшебное и могучее чувство, окончательно заменив его грязными и низкими страстями — похотью, сластолюбием и животными позывами тела. Что ж, он в этом преуспел. И немало. Но иногда любовь все-таки прорывалась в этот мир, и это приводило Врага в такое бешенство, что он готов был сказочно вознаградить того, кто втаптывал это чувство в грязь, измарывал его в блевотине и… убивал. И это орудие Лукавого сейчас сидело перед Лигдой, причем даже не догадываясь, что он — всего лишь орудие…

— Впрочем, моя дорогая, — неверно истолковав ее молчание, Карен наклонился к ней, перегнувшись через столик, и развязано взял ее за руку, — ты же все понимаешь лучше меня. С твоим-то опытом… — и он протянул другую руку, собираясь покровительственно потрепать ее по щечке.

Это было ошибкой. Не такой уж страшной, далеко не первой в череде его ошибок, но… наверное, первой за которую последовала немедленная расплата. Захват рукой обратной стороны кисти, поворот… и руку Карена Иллигоси внезапно пронзила такая боль, что он буквально завизжал. Но Лигда не собиралась на этом останавливаться. Она встала со стула, болевым приемом приподняв за собой Иллигоси, и, боковым зрением зафиксировав, как люди за соседними столиками схватились за личные голотерминалы со встроенными голокамерами, точным движением колена превратила его яйца в сплошную болтунью, заставив его отчаянный визг прерваться и перейти в мучительный стон, а затем громко и четко произнесла:

— Похотливый козел…

Покидая зал, она бросила взгляд в зеркальную стену, отгораживающую балкон ресторана от лифтового холла. Люди за несколькими столиками уже увлеченно набирали номера, спеша сбросить в сеть столь потрясные снимки. Что ж, Лукавый, ты сделал этот мир таким, что в нем лучше всего срабатывают грязь и страсти. Так получи. Завтра твой слуга будет сам измаран в такой грязи, что многое из того, что он заготовил для Грайрга, окажется холостым выстрелом. Многое, но не все. И это означало, что у нее еще много работы…

Грайрг встретил ее в полном восторге. После первых коротких, но весьма бурных объятий он тут же поволок Лигду в мастерские, на ходу взахлеб рассказывая, как путешествие с ней полностью изменило его взгляд на современную женщину. И весь этот год он упорно работал, собираясь поведать миру, кто она есть на самом деле. Сейчас его новая коллекция, которая почти ничем не напоминает большинство его прежних работ, уже практически готова. И он собирается показать ее на большом биеннале, которое состоится через неделю. Его устраивает сам маэстро Пантенойо, таким образом отмечая свой юбилей. Поговаривают, что он вообще собирается на нем объявить, что совсем уходит из моды. Подавляющее большинство самых известных кутюрье уже подтвердили свое участие.

А Лигда ходила по его мастерской, рассматривая модели Иммээля, и до нее постепенно доходило, не только что собирался сделать этот подонок Иллигоси, но и как он готовил это. Пользуясь тем, что Грайрг считал его своим близким другом… ну или как минимум человеком, играющем на его стороне, он был в курсе подготовки новой коллекции Грайрга и регулярно, из статьи в статью, готовил почву, чтобы показ новой коллекции ознаменовался грандиозным провалом. Журналисты часто говорят, что их долг нести людям полную и достоверную информацию. Но на самом деле это утверждение имеет такое же отношение к действительности, как, скажем, утверждение, что любой судебный процесс всегда оканчивается установлением истины и справедливым приговором. Пожалуй, даже еще и меньшее, поскольку цель суда все-таки в первую очередь состоит именно в установлении истины и вынесении справедливого приговора, а работа журналиста имеет целью не столько донести до читателя, слушателя, зрителя полную и достоверную информацию — ибо в этом случае журналисты были бы на глубоких задворках после информационных телеграфных и телетайпных агентств, — сколько внести в подачу этой информации некую личностную составляющую. Ведь именно она и составляет основную ценность, определяющую стоимость журналиста на рынке. Поэтому журналист никогда не бывает совершенно объективным. Он всегда как-то воздействует на читателя, слушателя, зрителя, заставляя его сопереживатъ, верить, восторгаться, негодовать вместе с собой. И Карен Иллигоси в полной мере воспользовался этой своей возможностью, готовя тех, кто читал его статьи, к тому, что новая коллекция Грайрга Иммээля — полное дерьмо, а знаменитый кутюрье окончательно впал в маразм. Все самые яркие жемчужины коллекции уже были вываляны им в грязи, и каждой подобран соответствующий уничижительный эпитет или образ. Например, очаровательное черное платье с жемчугом было названо «жалким подобием крестьянского сарафана». И хотя пока еще никто, кроме самого Иллигоси, не видел ни одной вещи из новой коллекции, этот негативный стереотип уже был вбит в голову большинства тех, кто должен сидеть в первых рядах у подиума. Да… Карен Иллигоси проделал отличную работу, сполна воспользовавшись как представившимися ему возможностями, так и отпущенным ему временем. А вот у нее времени почти не осталось. Лигда вздохнула, а потом зло ухмыльнулась. Но ведь она же была Воином! А это чего-то да стоило.