Слушая его, воины все больше задумывались, хотят ли они участвовать в неравной битве с римлянами.

Такие речи Фарнак вел в каждом лагере, и вскоре вести о крамоле дошли до царя.

Шпионы Митридата, на содержание которых он никогда не скупился, донесли Озирису о происходящем, и тот приказал взять под стражу Фарнака и его единомышленников.

Изменники были помещены в темницу и посажены на хлеб и воду. Однако и на это скудное пропитание они могли рассчитывать лишь после того, как раскроют планы тайного заговора.

Кто-то молчал, не желая предавать Фарнака, кто-то тянул время, рассказывая много и ни о чем. Молчал и сам Фарнак.

После долгих пыток повелитель таки решил казнить заговорщиков, но к нему пришел Менофан — лучший из тех, на кого он мог рассчитывать. Один из немногих, кто осмеливался говорить царю правду.

— Гнев твой понятен любому, кто пережил предательство, — осторожно, подбирая нужные слова, сказал старый воин. — Но прошу тебя, мой повелитель, отложи его в сторону и позволь восторжествовать здравому смыслу и правде.

— Чего ты добиваешься от меня, Менофан? Чтобы я не верил своим глазам? Я могу сомневаться в слухах и сплетнях, могу не верить тебе, но себя я не обману!

— И не нужно, Митридат, ты не слепец. Будь ты обделен богами — не одержал бы столько побед. С годами разум твой набрался силы, а опыт и мудрость должны подсказать тебе, что люди слабы.

Митридат Евпатор, как это часто случалось в последнее время, пришел в ярость:

— Слаб тот, кто покинул меня. Слабы те, кто славе победителей предпочли ярмо ослов, запряженных в римские повозки. Моя жена оказалась без должной воли, Фарнак тоже последовал ее примеру. И этот список я могу продолжать до рассвета. Вся моя жизнь — борьба со слабостями, не своими, а близких и родных мне людей!

— И все же, повелитель… — Менофан немного помолчал. — Позволь заметить, Митридат, нас осталось не так уж много, мы понесли большие потери. А римляне собрали против тебя огромные силы. У нас каждый воин на счету. Ты же собираешься казнить не просто сына и его друзей. Ты вынес приговор лучшим из лучших. Они стоят сотни воинов.

— Ты хочешь сказать, Менофан, что во всем виноват я?! — Митридат грозно посмотрел на своего соратника.

Но тот не впервые попадал в подобную ситуацию, оттого спокойно ответил:

— Сейчас нужно разобраться, кто истинно виновен в наших бедах. Ты говоришь, что вокруг предатели, а я скажу — нет. И Фарнак не из их числа, он всего лишь проявил слабость, не понимая, какой путь выбрать дальше.

— Но он испугался римлян, поддался их величию! — воскликнул Митридат. — Римский орел своими крыльями закрыл ему глаза и навел тень на его разум, а это недостойно царского имени! Для меня Фарнак был единственным, кому можно передать власть. И что я вижу? Труса, который боится воевать. Мой наследник стал подобен боязливой лягушке: еще не ударили по воде, а она уже нырнула.

— И все же, Митридат… В тебе говорят гнев и разочарование. Да, я не терял сына и жену, но и мое сердце разбито бедами, которые постигли нас. И все же…

— Что же ты замолчал? Говори!

— Поход на Рим требует не только провизии и большой армии, не только союзников и денег на их подкуп, но и присутствия собственного духа. Для нас с тобой этот поход будет последним, — Менофан замолчал, а потом еще увереннее продолжил: — Или мы победим и добудем славу как покорители Рима, или же погибнем и в памяти народов, познавших римский гнет, останемся освободителями. И то, и другое почетно. Но я бы предпочел первое. Сейчас у нас с тобой один враг — гнев. Именно это и нужно Помпею. И никакие лазутчики и шпионы не нанесут Митридату большего урона, чем его собственный гнев.

Царь внимательно слушал Менофана, как и всякий раз, когда тот перечил ему открыто.

— Для сената будет большой радостью, если римским полководцам не придется тянуть жребий, кому воевать против Митридата VI Евпатора в этот раз, — закончил он.

— До сих пор ни Сулла, ни Гней Помпей не жаловались на жребий. Они достойные противники. Война не дает полководцу потерять чувство опасности, она держит его в постоянном напряжении, и тогда победы становятся особенно ценными. Те же, кто в своих дворцах отдают предпочтение вину и женщинам, могут потерять все безвозвратно.

— Как обычно, ты прав, повелитель. Но… Я не о том, я о Фарнаке и его друзьях. Заблудшие овцы, возвращаясь в отару, не теряют в своей цене. Не их беда, что они оторвались от стада, то беда пастуха и его овчарок. Из всех твоих сыновей Фарнак — лучший!

Как ни пытался Митридат найти возражения, все больше склонялся на его сторону.

— Было бы мудро, мой повелитель, даровать им жизнь со словами надежды на преданность. Пусть они почувствуют царскую милость и останутся с нами. Твоя гвардия — это они, — заключил Менофан.

После того как Менофан покинул царские покои, Митридат еще долго размышлял о том, какое решение принять, и наконец вызвал к себе Озириса.

— Вели отпустить всех друзей Фарнака, а его самого доставь сюда.

За годы своей службы Озирис привык ничему не удивляться, и поручение хозяина исполнил в точности.

Не успел луч солнца достичь и середины зала, как свободный от оков Фарнак предстал перед царственным отцом.

— Оставьте нас, — приказал Митридат.

Стража тотчас покинула покои.

Царь продолжил:

— Сын мой, ты чуть было не преступил грань дозволенного…

Готовый ко всему, Фарнак молча слушал отца.

— Ты подверг сомнению мое право на принятие решений и правильность этих решений.

Фарнак стерпел и эти слова, прекрасно зная, насколько переменчивым может быть настроение отца.

— Я надеюсь, что туман из твоей головы выветрился вместе с утренней росой, которая была на стенах твоей темницы. Я по-прежнему рассчитываю на тебя, сын мой, в своей борьбе с ненавистными римлянами. Я дарую тебе и твоим друзьям жизнь в надежде, что вы достойно оцените мой благородный поступок.

Это было немыслимо. Фарнак хорошо знал своего отца, поэтому ожидал от встречи с ним только одного — узнать способ своей казни. Решение царя было выше его понимания.

— Иди, сын мой, и своими поступками докажи мне, что я в тебе не ошибся. Самый лучший способ сделать это — обнажить меч в бою. Ступай, тебя ждут друзья.

Так и не проронив ни слова в свое оправдание, Фарнак направился к двери, Митридат проводил его тяжелым взглядом.

К этому времени на дне маленькой амфоры оставалось лишь несколько капель масла. Рассмотреть их без помощи огня было уже невозможно…

Фарнак брел по разрушенному городу, наблюдая за людьми, которые лишились всего, что было дорого им в этой жизни: детей, имущества, родных и близких, друзей. Он смотрел на своих несчастных соотечественников, но размышлял о том, насколько искренен был сегодня отец. Таких речей из его уст не слышал никто и никогда. Чтобы Митридат простил изменника?! Фарнак подобного не помнил. Даже маленький Ксифар заплатил жизнью за порыв матери, которая пыталась его спасти. У Ксифара не было шансов выжить, в любом случае его ждала смерть — от римлян ли, или от рук родного отца. А вот ему, Фарнаку, вина которого несравнима с виной младшего брата, была дарована жизнь…