По мере продвижения к руинам городских ворот Фарнак все больше склонялся к мысли, что отец затеял какую-то игру. Поверить в искренность прощения Митридата он никак не мог. Запах гари, перемешанный с вонью разрушенной сточной канавы, напоминали ему, что царственный отец принес с собой проклятие не только для города, но и для всего царства. Как можно ему верить? И решение было принято.

Фарнак направился в лагерь, где стояли римские перебежчики — предатели Рима, которых и здесь, в Пантикапее, не стали своими. Люди, которым нечего было терять.

Слух о том, что царский сын находится в заточении, ходил в войсках, обрастая нелепыми подробностями его казни. То говорили, что царевича привязали за ноги к четверке диких лошадей, то что он, как и его брат Ксифар, погиб от отцовского меча. Каково же было удивление часового, который на вопрос: «Кто идет?» — получил ответ: «Фарнак, сын Митридата».

Несмотря на позднее время, Фарнак скомандовал сбор:

— Настал час, когда я должен сказать вам правду: Митридат слаб как никогда. Властелин, который был угрозой для всего мира, сейчас болезненный и безвольный старик.

В лагере повисла тишина.

— Да, это говорю вам я — его сын Фарнак. Говорю честно и без лукавства. Сейчас для римлян Пантикапей — самая легкая добыча. Они знают о гневе богов, который обрушился на наш город. Любой удар будет для нас смертельным. Я не хочу воевать с Римом. Своих целей можно достичь не только мечом. Сейчас нам лучше договориться с римлянами. Митридат — вот угроза благополучию и покою Пантикапея! Царь, который настолько разгневал Олимп, что свою кару боги направили на нас с вами, на наш город, человек, принесший с собой все проклятия мира, не достоин нашего благоговения!

В толпе послышались одобрительные возгласы. В знак согласия воины застучали копьями о мостовую, отбивая четкий ритм.

— Достоин ли он, проклятый всеми, править нами — доблестными воинами и некогда процветающим городом?

— Не-е-ет!!! — раздалось в ответ.

— Готовы ли мы избавить себя от жестокого властителя и восстановить справедливость, добро и порядок?

Фарнак уже не мог остановиться. Теперь, когда он почувствовал лояльность воинов, у него не осталось и тени сомнения в том, что правление Митридата продлится не дни, а часы.

В течение ночи все войска, расположенные вокруг города, перешли на сторону Фарнака. Флот тоже поддержал его.

Утром Митридат проснулся от дикого воинственного рева. Подойдя к окну, он увидел, что все близлежащие улочки и площадь перед дворцом заполнены воинами. К ним присоединились и простые горожане, сжимавшие в руках кто камень, кто древко от заступа.

— Мой господин, беда! — с криком ворвался в спальню своего повелителя Озирис.

— Я слышу этот гул. Кто их возглавил?

— Фарнак, мой господин! Ваш сын!

— Чего же они хотят?

— Лазутчики докладывают, что повстанцы требуют от вас отказаться от своего трона и передать его вашему сыну Фарнаку. Армия и флот — на его стороне. Жители Пантикапея перестали разбирать завалы, оставшиеся после землетрясения, и строят баррикады возле казарм вашей стражи.

Митридат медленно поднялся с ложа и велел подать ему меч и доспехи.

— Похоже, вчера я ошибся… Все-таки масло восстановиться не может…

Озирис не понял, что этим хотел сказать царь, но переспрашивать не стал.

— Что прикажете делать, мой господин? Ночная стража и гвардия остались верны вам. Нас около пятидесяти человек. Еще ваши дочери, слуги, евнухи.

— Восставшие хотят свежей крови? Они ее получат…

— Пускать свежую кровь мы еще не разучились!

Всем своим видом Озирис показывал, насколько предан господину в это тяжелое время.

— Я сам поговорю с ними. Надеюсь, ты будешь рядом.

Начальник стражи стоял не шелохнувшись, внемля каждому слову повелителя.

— Ты сказал, пятьдесят гвардейцев… А где же остальные?

Озирис потупил взор и со страхом выдавил:

— Они ушли в нижний город, мой господин. Ушли к римлянам, которых у нас называют перебежчиками.

— Предатели ушли к предателям… Вели подать коня! Нет смысла прятаться, я все же не лучник в засаде, я царь!

Верхом в сопровождении Озириса по узкой улочке царь спустился к мятежникам.

Неожиданное появление Митридата вызвало смятение в рядах восставших. Первым пришел в себя один из бывших гвардейцев. Как только повелитель поднял руку, чтобы держать слово перед воинами, тот сразил копьем его коня. Завалившийся на правый бок жеребец своим крупом прикрыл хозяина от нескольких выпущенных в него стрел. Рядом в судорогах корчился Озирис: дротик, брошенный умелой рукой, вонзился верному стражнику прямо в горло.

— Уходите к дочерям, — теряя последние силы, прохрипел Озирис.

Таким униженным Митридат себя еще никогда не чувствовал. В кровь разбивая руки о камни, царапаясь о колючие сорняки, он карабкался вверх по склону, стремясь быстрее укрыться за стенами своего дворца.

Гонцы, посланные к бесчинствующей толпе договориться, чтобы пропустили царских вельмож и их охрану, были убиты на месте. Посылать других парламентеров Митридат не стал. С верхней террасы дворца ему были хорошо видны группы ликующих воинов, уже провозгласивших своим царем Фарнака. Вместе с победными возгласами с площади доносились проклятия в его адрес и призывы к штурму.

«Вот и закончилась история моих побед», — подумал Митридат, созерцая у подножия дворца толпы своих бывших подданных.

У него за спиной стояла личная гвардия, но уже без командира.

— Вы были со мной до последнего часа — это поступок настоящих воинов, — обратился повелитель к гвардейцам. — Я приказываю: ступайте и не возвращайтесь сюда! Больше я не нуждаюсь в охране. За преданность вас вознаградят боги. Вы свободны!

Оставшиеся без присмотра стражи юные дочери царя Нисса и Митридатис, нарушив всякие правила, стремительно вбежали в покои отца. Они увидели, как Митридат, отвернув крышку в рукояти своего меча, собирался высыпать в кубок с вином темный порошок.

— Отец! — испуганно вскрикнула Митридатис. — Нет нам права оставаться в живых, если уходишь ты. Быть вместе с тобой — это большая честь. Это лучше, чем потерять ее, доставшись грязным изменникам. Пожалуйста, возьми и нас с собой!

Держась за руки, дрожа всем телом, дочери с мольбой и преданностью смотрели на отца.

— Девочки мои… — Митридат прижал их к себе. — Конечно, мы будем вместе…

Царь разделил смертельный яд на три части и, подав дочерям кубки, взял в руки свой бокал:

— Я с вами, мои милые!

Все трое одновременно выпили отравленное вино. Боль пронзила внутренности Митридата, но его тело, давно привыкшее к малым порциям яда, сопротивлялось и не хотело умирать. Взором, лишенным смысла, царь наблюдал за тем, как, корчась в судорогах, умирали его дети. Первой затихла Нисса. Спустя несколько мгновений ушла из жизни и Митридатис.