— Вот и я тоже так думал.

Уж не знаю, какая у меня при этом была физиономия. Эпаминондас налил мне коньяку. Воспользовавшись случаем, и себе тоже.

— И все-таки, что ни говори, — заметил он, — это уж она чересчур. Не может быть, чтобы два человека были так похожи друг на друга, чтобы их нельзя было различить, перекинувшись парой слов. Такого просто не бывает.

Я не ответил. Эпаминондас долго размышлял.

— Разве что, — продолжил он после паузы, — есть такие люди, которые настолько похожи, что при желании могут заменить друг дружку. Я хочу сказать, если сам решишь не приглядываться слишком внимательно.

Должно быть, поджидая нас, он успел немало выпить, и у него было вполне ясное представление обо всей этой истории.

— Заметь, — проговорил он, — если она захочет, этот Пьеро вполне может стать Гибралтарским матросом. Достаточно, чтобы она этого по-настоящему захотела. В конце концов, всему есть конец. Рано или поздно и ей тоже надоест. Она решит, это он и есть, стало быть, так тому и быть, вот и все, интересно, кто тогда сможет ей возразить? Вот ты скажи, кто докажет, будто это не он?

— Что верно, то верно, — согласился я, — никто не сможет доказать, что это не он.

Я предложил ему сигарету.

— Если разобраться, я ведь тоже единственный на свете, другого такого нет, разве не так? В конце концов, всему есть предел.

— Вообще-то, — заметил я, — все мы единственные и неповторимые. В том-то и сложность, что каждый ни на кого не похож.

Мысли его приняли совсем другой оборот.

— А если, — проговорил вдруг он, — она спросит у него насчет Нельсона Нельсона?

— Вот я и говорю, — сказал я, — что все это очень сложно.

— Поживем — увидим, — с ухмылкой отозвался он. — Если этот Пьеро совсем не Пьеро, то так и скажет, что знать не знает никакого Нельсона Нельсона.

По моему взгляду он понял, что я не слежу за ходом его мыслей. Но какая разница.

— И все же, — продолжил он, — такая женщина, почему бы, спрашивается, и не признать такую женщину?

— Ну, не надо преувеличивать, — возразил я.

— Из-за бензоколонки! — ответил самому себе Эпаминондас. — Предположим, это он и есть. Владелец такой модерновой бензоколонки, зарабатывает деньги, легавые к нему не пристают, вполне доволен жизнью. И вот является она и говорит ему: бросай все, иди за мной!

— Да, так оно есть, — согласился я. — Честно говоря, мне это и в голову не приходило.

— Он ведь может и отказаться, как ты считаешь? Кто знает, — немного помолчав, добавил он, — может, они об этом и спорят вот уже битых два часа, а?

— Кто знает, — повторил я.

— И стыд-то какой, — заметил он, — бросить, как говорится, всю эту бродячую жизнь, море и все такое прочее, чтобы в конце концов врасти в землю, как эти его бензонасосы, каково, а?

— Да, — согласился я, — наверное, ты отчасти прав.

Разговаривая, мы то и дело поглядывали на пристань. Она все не появлялась.

— Правда, — признался он, — я и сам в свое время променял море на дорогу. Да только я-то что, кому до меня какое дело. Я гол как сокол. Даже грузовик и тот не мой. Так что могу в любой момент все бросить — и в путь.

На какое-то время он перестал говорить и задумался, должно быть, о своей собственной участи.

— Ты уж поверь, — помолчав, продолжил он, — только если Пьеро на самом деле никакой не Пьеро, только в этом случае он признается во всем, в чем она захочет, насчет Нельсона и все такое прочее. Смекаешь, зачем?

— Догадываюсь, — ответил я.

Однако у него все-таки еще оставались какие-то сомнения. Он то и дело с нетерпением поглядывал на пристань и явно волновался, что она все не появлялась и не появлялась.

— Мужики, они чем красивей, — рассуждал он, — тем труднее их узнать. Если разобраться, для женщин они, в общем-то, все на одно лицо. Хорошо еще, у того был шрам на башке.

— Да, это, правда, удача, — опять согласился я.

— Только ведь, пока дело дойдет до того, чтобы покопаться у мужика в волосах, на это нужно время. Не станешь же так прямо сразу, с бухты-барахты просить мужика: можно, я покопаюсь у тебя в голове?..

Внезапно он расхохотался, да так громко.

— Правда, у нее это все раз-два, и готово, уж она-то времени даром не теряет! — пояснил он. — Ты уж извини, но у нее с этим не задержится!

— Что говорить, — кивнул я, — прямо чемпионка.

— Ну а если, — снова посерьезнев, продолжил он, — он у него есть, этот самый шрам, что тогда? Он же не сможет отрицать, будто его нету, правда?

— Это еще как сказать, — машинально ответил я. — Ты что, издеваешься? — явно обиделся Эпаминондас.

— Прости, — извинился я. — Ясное дело, если он у него есть, тогда… Знаешь, пожалуй, я пойду немного отдохну.

Оставил его и пошел к себе в каюту. Не прошло и десяти минут, как на пристани послышался шум мотора. Эпаминондас во все горло позвал меня, потом с палубы окликнул ее:

— Ну что?

— Увы и ах, — ответила она, — мне очень жаль, мой бедный Эпаминондас.

— Где ж ты тогда околачивалась битых два часа?

— Просто так, гуляла, — ответила она. — Увы и ах, мой бедный Эпаминондас.

Я поднялся в бар. Они оба сидели за столиком, перед каждым по стаканчику виски. Она избегала моего взгляда.

— Но все же признайся, — ворчал Эпаминондас, — ты ведь сомневалась, разве нет?

— Знаешь, — призналась она, — мне начинает казаться, что можно сомневаться сколько душе угодно, было бы желание.

Я присел рядом с ними. Волосы у нее немного растрепались от ветра и прядями спадали из-под берета.

— Выходит, опять я зря морочил тебе голову, — пригорюнился Эпаминондас.

— Ничего никогда не бывает совсем зря, — успокоила она.

И, желая хоть как-то утешить вконец расстроенного приятеля, пошла за бутылкой шампанского. Мне показалось, что вид у нее был счастливый. Эпаминондас удрученно следил за ней взглядом. Я открыл бутылку шампанского. Да, у нее и вправду был счастливый вид, как у человека, только что вырвавшегося из темной комнаты, где долго просидел взаперти.

— В любом случае, — проговорил Эпаминондас, — похоже, это не слишком-то тебя расстроило.

— Ко всему можно привыкнуть, — ответила она. Она все еще избегала смотреть в мою сторону. Это было ясно как Божий день. Интересно, заметил ли это Эпаминондас?

— По крайней мере каждый раз одним остается меньше, — изрек я, — тех, которые не он.

— Знаешь, если так смотреть, — возразил Эпаминондас, — то этому конца-края не видать.