— Ничего, я привыкла, — ответила Анна.

Женщина проговорила что-то еще, длиннее прежнего. Раздражение Леграна явно не производило на нее ни малейшего впечатления.

— Она говорит, — произнес Легран, — что сильные и храбрые мужчины, они есть повсюду, только не здесь.

— Где, — спросила Анна, — в каком месте у него этот шрам?

Я затаил дыхание. Анна приблизилась к женщине и теперь говорила уже с ней, а не с Леграном. Я видел ее так же плохо, как и в Сете, когда она обернулась ко мне под навесом бензоколонки. Женщина не лгала. Возможно, она чего-то и недоговаривала, но, судя по выражению лица, ничего не скрывала.

— Где? — еще раз спросила Анна.

Думаю, у нее не хватило бы сил сказать что-нибудь еще. Женщина явно сдавалась. Она ничего не ответила. Просто поглядела на Анну такими глазами, будто ее приговорили к смерти, потом подняла палец, синий, как судьба. Я закрыл глаза. Когда я открыл их, синий палец остановился на шее, где-то пониже левого уха. Она что-то крикнула. Легран тут же перевел.

— Удар ножом, ему было двадцать.

Анна не слушала. Она снова прислонилась к столбу с перекошенным от ужаса лицом. Потом закурила.

— Нет, это не он, — проговорила она.

Легран не перевел. Он выглядел очень разочарованным.

— Это не он, — сказала Анна женщине.

Отрицательно махнула рукой. Глаза ее наполнились слезами. Женщина это увидела. Взяла ее за руку и рассмеялась. Анна тоже засмеялась. Я отошел в сторону.

— Она врет, — проговорил Легран.

— Нет-нет, — возразила Анна.

Я направился в сторону куду. Эпаминондас пошел за мной следом. Теперь вся голова куду пылала в огне. Мужчины переместили костер и уже отрезали от боков куду длинные подрумяненные ломти. Я почувствовал на своем плече руку Эпаминондаса. Глянул на него. Он смеялся. Я тоже попытался было засмеяться, но у меня не получилось. Куду, подумал я, при мысли о нем сердце у меня мучительно сжалось. Появилась Анна с женщиной, которая теперь непрерывно смеялась, как дитя. Анна подошла ко мне и посмотрела на куду. Женщина проговорила что-то Леграну.

— Она сказала, — перевел тот, — что вы непременно должны съесть хоть кусочек.

Потом собственноручно отрезала от истекающего соком кудиного бока три ломтя и протянула их нам. Только тогда я поднял глаза и глянул на Анну.

— А он, оказывается, вкусный, — заметила она, — этот куду.

Теперь у нее снова было лицо, какое я знал. В глазах плясали язычки пламени от костра.

— Это самая прекрасная штука на свете, — проговорил я.

Думаю, только одна женщина поняла, что мы любили друг друга.

Нас уговаривали переночевать в селении. Было уже слишком поздно вновь пускаться в путь. Мы согласились. Пока не стемнело, Эпаминондас предложил нам немного прогуляться. С нами отправились и двое наших проводников. Легран сказал, что у него совсем нет сил, восхитился нашим мужеством, но с нами не пошел. Едва покинув селение, мы сразу сделали остановку и выпили по глоточку голландского виски. И вот тут-то ее разобрал дикий хохот. Двое мангбуту, увидев, как она смеялась, тоже не смогли сдержать смеха, а вслед за ними и мы с Эпаминондасом.

— В своем американском романе, — немного успокоившись, проговорила она, — ты непременно должен написать, что мы съели этого куду…

— Этого или другого… — ответил я. — Представляешь, каким кошмаром была бы наша жизнь, если бы…

— И кто бы мог подумать… — проговорила она. Эпаминондасу показалось, что где-то поблизости зашевелилась трава. Он сразу напрягся с ружьем наизготове.

— Да помолчи ты, — обратился он к Анне, — не то этими своими историями всех куду распугаешь.

На другое утро мы двинулись в обратный путь. Легран остался в селении, чтобы дождаться там Жеже. Анне он дал адрес в Леопольдвиле, по какому она сможет передать деньги за его услуги. Расстались мы все наилучшими друзьями. Анна расцеловала женщину.

В Леопольдвиле мы задержались несколько дольше, чем предполагали. Дело в том, что в наше отсутствие сгорела яхта. Из-за неосторожности Бруно, который, пока заправлялись мазутом, бросил горящий окурок слишком близко от цистерны. Когда мы вернулись, «Гибралтар» еще дымился. Огонь пощадил только бар и верхнюю палубу.

Анна после нашего возвращения от мангбуту была не в том расположении духа, чтобы делать из этого трагедию.

— Что ж, — только и сказала она, — значит, в этом мире стало одной тридцатишестиметровой яхтой меньше. — И ласково добавила, обратившись ко мне: — Вот что придаст легкости твоему американскому роману.

Важным следствием этого события было то, что и Бруно тоже стал серьезным. Начиная с того момента он непрерывно пребывал в самом прекрасном расположении духа. Нам рассказали, что, когда прибыли пожарные, он так дико хохотал, что можно было подумать, будто вовсе лишился рассудка. Хорошо, Лоран как мог разъяснил людям, что иногда, при известных обстоятельствах, пожары могут вызывать самые непредсказуемые реакции.

Весь вечер мы размышляли, как лучше поступить — возвратиться назад, как все нормальные люди, на каком-нибудь пассажирском пароходе или купить новый корабль. В конце концов, дабы не расставаться и найти себе занятие, все-таки решили купить другой корабль. В Леопольдвиле не нашлось ничего, кроме старой яхты, она была поменьше «Гибралтара» и не такая комфортабельная. Однако все мы были готовы к переменам, и это никого не огорчило. Меньше всего ее. По правде говоря, ей уже изрядно поднадоел этот «Гибралтар» — бывшая «Анна», бывший «Сиприс»…

Установили на яхте радиостанцию и отчалили из Леопольдвиля. Два дня спустя пришло сообщение из Гаванны. Так что теперь наш путь лежал к Карибскому морю.

Лоран оставил нас в Порто-Рико. Эпаминондас чуть подальше, в Порт-о-Пренсе. Бруно задержался дольше всех. В ожидании, пока они вернутся к нам опять, мы нашли себе новых друзей.

Океан был очень красив, когда мы приближались к Карибскому морю. Но об этом я пока не могу говорить.