Лэнсбери первым бросился в бой, имея для этого немало ресурсов. В 1920 году он кардинально увеличил расходы Поплара, установив одинаковую оплату труда мужчин и женщин и запустив программу жилищного строительства. В итоге дело закончилось перерасходом бюджета даже с учетом перераспределения сборов: запрашиваемое районом финансирование выросло почти вдвое. К тому же Лэнсбери отказался отчислять со средств, собранных в боро, сумму на административные расходы Совета графства Лондон, Управления лечебниц и столичной полиции. Так как эти платежи были обязательными, то в июле 1921 года советники Поплара вместе со своими сторонниками отправились в суды, где тридцать советников – двадцать пять мужчин и пять женщин – были арестованы. Заседания Совета проводились в Брикстонской тюрьме.

После ряда лихорадочных попыток найти консенсус советников освободили, и была согласована новая, более радикальная схема перераспределения сборов. В пятнадцати беднейших боро Лондона сборы были уменьшены, а в самых богатых западных боро – увеличены. «Попларизм» одержал победу. Но этот спор серьезно расколол лейбористский Лондон. Открытое неповиновение Поплара поддержали только Бетнал-Грин и Степни. Борьба между левой частью партии, зачастую настроенной прокоммунистически, и умеренными Герберта Моррисона, стремившимися к респектабельности и поддержке от среднего класса, продолжалась и после рецессии 1920-х годов. «Раскольнические» демонстрации и забастовки были нередки.

Конфликт внутри Лейбористской партии, а также между партией в целом и консервативным большинством (муниципальными реформистами) Совета графства Лондон продолжался и в краткий период лейбористского кабинета Рамсея Макдональда в 1924 году. Всеобщая забастовка, к которой в 1926 году призвал Британский конгресс тред-юнионов, началась не в Лондоне, но городские докеры и работники транспорта вняли призыву и поддержали шахтеров, прекратив работу. Уинстон Черчилль, тогда министр внутренних дел, мобилизовал для перевозки пищевых продуктов грузовики, автобусы и армейские подразделения и провез на склад в Гайд-парке запасы продовольствия; это привлекло внимание публики, но и привело к вспыхивавшим то тут, то там уличным столкновениям с полицией. Правительство все же победило, чему в Лондоне помогли около 100 000 штрейкбрехеров. Как и прежде, прямой призыв к выступлению был встречен в столице прохладно.

Рынок недвижимости Внутреннего Лондона пострадал от новой тенденции: Вест-Энд стал стремительно терять свою притягательность. Сельское хозяйство «великих землевладений» еще с 1880-х годов находилось в упадке, подоходный налог возрастал, не говоря уже об огромных налогах на наследство. Последние в 1914 году выросли до 20 % с недвижимости стоимостью более 1 миллиона фунтов стерлингов, а в 1919 году – до 40 % с недвижимости стоимостью более 2 миллионов фунтов. Многие семьи потеряли мужчин на войне, что способствовало росту жалованья и создало дефицит слуг.

Рекламные объявления от агентов по недвижимости, например «Найт, Фрэнк и Ратли» (Knight, Frank and Rutley), можно читать как страницы альманаха «Дебреттс». Землю продавали герцоги Вестминстер, Сазерленд и Нортумберленд, лорды Абердин, Нортгемптон, Питри и Толмэш. По оценкам, за четыре года четверть земли в Англии сменила хозяев (в основном она перешла к собственникам-фермерам), и это, пожалуй, был самый крупный переход недвижимости из рук в руки со времен упразднения монастырей.

В Лондоне, по мере того как подходил к концу срок 99-летних аренд, продажи земли становились все чаще. Герцог Бедфорд еще до войны сбыл с рук Ковент-Гарден. Выручку он вложил в царские облигации и прогорел. Первое из старинных лондонских землевладений теперь превратилось в запущенную складскую территорию вокруг прежней рыночной площади. Далее лорд Беркли избавился от большей части своего владения в Мэйфэре. В 1925 году семейство Говард де Уолден продало Грейт-Портленд-стрит сэру Джону Эллерману, который стал одним из редких полноправных владельцев, вошедших в прежде закрытый клуб собственников «великих землевладений».

Аристократические таунхаусы, использовавшиеся только в сезон, рассматривались как ненужная роскошь, покупателей на них нашлось немного. Следствием стало падение продаж и снос этих зданий по всей длине Парк-лейн и Пикадилли. В отсутствие органов охраны архитектурного наследия изящные георгианские и викторианские особняки исчезли с лица земли, уступив место новой застройке. В 1919 году маркиз Солсбери продал свой дом на Арлингтон-стрит за отелем «Ритц»; на его месте был построен массивный многоквартирный дом. Парк-лейн лишилась Дорчестер-хауса, который представлял собой копию римской виллы Фарнезина, равно как и Гровнер-хауса, Кэмелфорд-хауса, Олбери-хауса и Честерфилд-хауса. Герцог Девоншир продал особняк на Пикадилли работы Уильяма Кента с садом, который простирался на север вплоть до Лэнсдаун-хауса работы Роберта Адама на Беркли-сквер. От последнего сохранился только фасад. В 1938 году был разрушен позолоченный особняк герцога Норфолка на юго-восточном углу Сент-Джеймс-сквер; его музыкальную комнату удалось сохранить для Музея Виктории и Альберта.

Парижу той эпохи повезло, что его аналогичный район Марэ не оказался камнем преткновения на пути городского обновления. Он опустился до трущоб и благодаря этому дотянул до возрождения. В Лондоне вне района Сент-Джеймс едва ли сохранился хоть один особняк XVIII века. Читать книгу Гермионы Хобхаус «Утраченный Лондон» (Lost London) – печальное занятие. Из «великих домов» на Пикадилли только Эпсли-хаус и старинный клуб «Ин-энд-аут» хоть в какой-то степени сохранили первоначальный вид. Остальным не повезло: продержись они еще два поколения, их славную историю охраняли бы лучше.

Кроме «великих домов», были и другие утраты. Отель «Сесил» на набережной уничтожили ради постройки оруэлловского Шеллмекс-хауса (Стрэнд, 80, где, кстати, работает издательство этой книги). В 1937 году в Адельфи Роберта Адама по соседству с Сомерсет-хаусом снесли центральный квартал, заменив его курьезной стилизацией в духе ар-деко. Олдвич, не пользовавшийся спросом у арендаторов, в конечном итоге перешел американскому спекулянту Ирвингу Т. Бушу; его имя ненадолго обрело мировую известность, когда в Буш-хаусе разместилась Всемирная служба корпорации Би-би-си (BBC). Самым бессмысленным был снос неоклассического Банка Англии, построенного по проекту Соуна. Его утрата воспринималась в широких слоях общества как величайший вандализм в Сити этого периода (а побороться за этот сомнительный титул могли многие события). Банк заявил, что ему нужно больше места, которое и было в конце концов найдено путем расширения куда-то еще.

Но квинтэссенцией гибели старинного Лондона стало разрушение Риджент-стрит, построенной Нэшем. На ней по-прежнему действовали строгие условия аренды, заложенные самим архитектором: арендаторы должны были каждые четыре года штукатурить фасады и ежегодно их мыть. В 1920-х годах владельцы отеля «Пикадилли», расположенного между Пикадилли и Риджент-стрит, заявили, что им нужно расширить здание с тыльной стороны. Совет по собственности короны (Нэш по понятным причинам возразить уже не мог) позволил Норману Шоу построить необарочный фасад, нелепо торчащий над соседями. Для Нормана Шоу, по словам датского урбаниста Расмуссена, «слова “штукатурный фасад”… были ругательством». Некоторое время отель возвышался на дуге Риджент-стрит как большой серый слон в поле белоснежных лилий: его белый строительный известняк мгновенно темнел.