«Почему ты так пассивен? В чем причина такого твоего поведения? Возможно, мы где-то подсветились, и ты насторожился?» — ответов на эти и другие вопросы Устинов не находил и рассчитывал, что поездка Канавина в Западный Берлин, наконец, прояснит ситуацию.

17 сентября 1978 года она состоялась. Канавин в составе группы из управления ГСВГ выехал с экскурсионной поездкой в энтографический музей. Помимо агента Консула, за Канавиным наблюдали еще три пары внимательных глаз: два других агента и сотрудник управления особых отделов. Он был включен в группу под легендой офицера Генштаба, прибывшего из Москвы в командировку. На себе он носил специальную киноаппаратуру, которая фиксировала поведение и действия Канавина.

Сделав все, что было в его силах, Устинов с нетерпением ждал результата. Томительно медленно тянулись минуты и часы. С облегчением он вздохнул, когда группа возвратилась из поездки в полном составе. Подспудно жившее в нем опасение, что Канавин, почувствовав опасность, скроется, не подтвердилось. Через несколько часов на стол Устинова легли сообщения агентов и материалы скрытой киносъемки. Они обнадеживали и не оставляли сомнений в том, что Канавин имел кратковременный конспиративный контакт с Эвальдом Шраммом. На этот раз удача сопутствовала контрразведчикам. К изумлению Устинова, Эвальд Шрамм оказался как две капли воды похож на Сэма Брука.

Круг замкнулся. Он, Гераскин и Соколов занялись анализом материалов, полученных на Канавина. Наибольшее внимание привлекла скрытая киносъемка. Они по косточкам разбирали каждый жест и мимику лиц Канавина и Шрамма — Брука. Не требовалось быть опытным физиономистом или психологом, чтобы понять, что разговор между ними носил явно недружественный характер и происходил на повышенных тонах. Поведение Канавина вызывало все больше вопросов. Устинов отложил их до утра и покинул управление, когда было далеко за полночь.

На следующий день их стало еще больше. После поездки в Западный Берлин Канавин обратился в госпиталь. Он пожаловался на острые, доводящие до тошноты головные боли и был помещен на лечение. Оно продолжалось все то время, пока в ГСВГ шли командно-штабные учения с участием заместителя министра обороны СССР. За это время Канавин попыток воспользоваться напряженной обстановкой, чтобы покинуть госпиталь и выйти на связь со Шраммом — Бруком, не предпринимал. По завершении лечения консилиум врачей так и не пришел к единому мнению о характере его заболевания и поставил диагноз:

«…головные боли неясного генезиса. Для уточнения диагноза необходима ангиография сосудов головного мозга».

После выхода из госпиталя Канавин обратился с рапортом по команде и в нем ходатайствовал о переводе в СССР для прохождения углубленного медицинского обследования. Такой поворот дела немало озадачил Устинова. Складывалось впечатление, что Канавин не столько болен, сколько пытается уклониться от контактов с американской разведкой. Одно не вызывало сомнений у Устинова: в душе Канавина происходит серьезная борьба мотивов, и, взвесив все за и против, он решил сыграть на опережение. При этом он серьезно рисковал, так как не имел на руках неопровержимых вещественных доказательств шпионской деятельности Канавина. Но в случае успеха у Устинова появлялся шанс перехватить инициативу в противоборстве с американской спецслужбой и навязать ей свою игру.

14 октября 1978 года Канавин, как обычно, после завтрака направился на службу. Погода выдалась ясная. Солнце нежным теплом ласкало землю. Теплый ветерок игриво трепал его кудри. Под ногами шуршал багряно-золотистый ковер из опавших листьев. В воздухе появилась особенная легкость и прозрачность, которая бывает здесь только в это время года. Кана-вин отдался во власть природы, и в его душе ненадолго воцарился покой.

Скрип тормозов за спиной заставил Канавина встрепенуться. Он обернулся. Рядом с ним остановился армейский УАЗ. Из него, как черти из табакерки, вскочили трое. Они действовали стремительно, скрутили ему руки, набросили на голову непроницаемый черный колпак и затолкали в машину. Внутри у Кана-вина все похолодело, голова пошла кругом. Время для него, казалось, остановилось. Он плохо помнил, как вывалился из УАЗа, на непослушных ногах поднялся по лестнице и опустился на стул. Чьи-то цепкие пальцы сняли с него наручники, а с головы сдернули колпак.

Яркий дневной свет ослепил Канавина, и, когда глаза освоились, то перед ним возникли четверо. Одного из них он узнал — это был руководитель военных контрразведчиков генерал Устинов. Он молчал и немигающим взглядом сверлил Канавина. За его спиной горой возвышался майор не меньше двух метров ростом, в плечах косая сажень. Двое других — капитаны — занимали позицию рядом с Канавиным и стерегли каждое его движение. Он, наконец, пришел в себя и, поерзав по стулу, осипшим голосом произнес:

— Я арестован, товарищ генерал?

— Все зависит от вас, Сергей Александрович, — уклончиво ответил Устинов.

— В чем я обвиняюсь?

Ответа Канавин не услышал. Устинов кивнул головой. Майор-здоровяк прошел к треноге, на ней был закреплен проектор, включил, а затем опустил жалюзи на окне. В полумраке, воцарившемся в комнате, на стене мелькали кадры залов энтографического музея, экспонатов и посетителей. Среди них выделялась группа советских офицеров. Объектив скрытой кинокамеры неотрывно следовал за Канавиным и зафиксировал его встречу с Бруком — Шраммом. Оператору удалось записать даже выражение на лицах собеседников. Они явно были не в духе.

Здесь выдержка изменила Канавину, и он сорвался на крик:

— Хватит! Остановите!

— Борис Сергеевич, остановите запись! — распорядился Устинов и впился пронизывающим взглядом в Канавина.

Тот был раздавлен. Пот ручьями лился по лицу. Грудь судорожно вздымалась. В комнате воцарилась гнетущая тишина. Ее нарушали тяжелое дыхание Канавина и скрип стула под ним. Устинов выдержал паузу и, стремясь развить успех, нанес следующий сокрушительный удар.

— Сергей Александрович, мне надо пояснять вам, кто такой Брук — Шрамм?

— Н-нет, — обронил Канавин.

— Дальше как, вы сами все расскажете? — продолжал вести тонкую игру Устинов.

Канавин сгорбился и ушел в себя. Устинов напрягся. Многое, если не все решалось в эти несколько мгновений. Канавин мог замкнуться в себе и уйти в отказ. Веские, тем более вещественные доказательства его шпионской деятельности у Устинова отсутствовали. Встреча, пусть даже с разведчиком ЦРУ, — это еще не аргумент, чтобы обвинять в шпионаже. Рискованная игра, затеянная им, строилась на эффекте неожиданности и, похоже, дала сбой. Канавин встрепенулся, поднял голову и заявил:

— Товарищ генерал, вы ошибаетесь. Я не шпион.

У Устинова хватило выдержки, чтобы сохранить внешнее спокойствие. Сохраняя ровный тон, он потребовал:

— Потрудитесь объяснить, Сергей Александрович!

— Да, Сэм Брук здесь, в Германии, он работает под фамилией Шрамм, действительно является сотрудником военной разведки США. С ним я….

— С ним вы знакомы со времен службы в Таиланде! — перебил Устинов и, чтобы удержать инициативу в своих руках, заявил: — Брук специализируется на вербовках советских военнослужащих!