Фрэнки на долю секунды стушевалась, успев задуматься, на что это похоже со стороны: на запинку, ложь или всего лишь честную попытку обратиться к воспоминаниям о пережитом, отыскать в них правильный ответ.

– Наутро после того, как мы все вместе ходили в ресторан, – ответила она.

Брови коронера поползли вверх.

– Мы?

– Да, еще там были мои венецианские знакомые, – уточнила Фрэнки, старательно избегая смотреть на Джек. – Они больше с Гилли не встречались, ни до, ни после.

– Ясно, – произнес коронер. – Не могли бы вы назвать их имена?

Фрэнки снова замялась.

– Увы, я не помню.

– Не помните имена ваших друзей? – озадаченно переспросил коронер.

Фрэнки попыталась изобразить глуповато-растерянную улыбку.

– У меня чудовищная память на имена. То есть имена я назвать смогу, но вот фамилии в голове совсем не держатся. Если честно, я не уверена, что вообще знала их фамилии.

– Ясно, – повторил коронер. Это непредвиденное обстоятельство явно выбило его из колеи. – Но, если я вас правильно понял, они встречались с мисс Ларсон только один раз?

– Да, – поспешно подтвердила она, желая поскорее исправить свою оплошность. – Да и в тот раз почти с ней не говорили, ее внимание было сосредоточено на мне.

Коронер взглянул на свои бумаги:

– В каком душевном состоянии находилась мисс Ларсон в период вашего знакомства?

Все взгляды были направлены на Фрэнки, но она рассеянно глядела в пустоту, словно суфлер забыл подсказать ей следующую реплику.

– Простите?

Она попыталась припомнить, сообщала ли что-то подобное в своих письменных показаниях. Вроде бы нет?

– Душевное состояние мисс Ларсон. – Коронер ненадолго умолк. – Как, по-вашему, она себя чувствовала? Казалась огорченной? Потерянной?

Коронер смотрел на нее со странным выражением, которого она не могла расшифровать – с досадой, даже злостью? Нет, не то. Она сделала глубокий вдох, пытаясь усмирить колотящееся сердце. И вдруг ее осенило.

– М-м, – пробормотала она. Все моментально прояснилось. Надо же быть такой дурой, как она сразу не догадалась? Вместо этого попусту нервничала, сдавшись на милость своих страхов, тревожилась тем сильнее, чем меньше времени оставалось до слушания, все пыталась угадать, что у нее могут спросить, в чем ее могут заподозрить. И только теперь, глядя на коронера, сообразила, что все поняла неправильно – абсолютно все.

Стоящий перед ней человек вовсе не представлял угрозы, это теперь казалось очевидным. Не смотрел на нее с подозрением, не пытался подловить на лжи. Нет, он задавал вопросы лишь для того, чтобы восстановить хронологию событий, набросать потрет девушки в последние дни ее жизни. Фрэнки никто ни в чем не подозревал, вовсе нет, они считали, что за все в ответе сама Гилли. Вот ради чего все здесь собрались.

– Ее душевное состояние… – повторила она, спешно подстраиваясь под новые обстоятельства. Коронер кивнул. – Она… пожалуй, она много переживала.

Брови коронера моментально взлетели:

– Переживала?

Фрэнки переступила с ноги на ногу.

– Да.

– И о чем же она переживала, мисс Крой?

– О своем романе, – вдумчиво проговорила Фрэнки. – Нужно было сдать рукопись к определенной дате, времени оставалось мало, а у нее не получалось.

– Что не получалось?

– Дописать.

– Ясно, – сказал коронер. – Вам, как профессиональной писательнице, знакомо это чувство? И сопутствующий ему стресс?

Фрэнки кивнула:

– Разумеется.

Она судорожно соображала, расставляла факты по местам. Вот как все было. Вот объяснение, которое все примут и поймут. Творцы – люди неуравновешенные. Именно за этот старый как мир стереотип и ухватилась публика – ведь кто сидит сегодня в этом зале, как не публика, не театральные зрители, явившиеся послушать душераздирающую историю молодого таланта, сгинувшего во цвете лет.

И пошло-поехало, коронер принялся спрашивать Фрэнки о рабочем распорядке, о тяготах писательской жизни, о том, что она чувствовала, когда вдохновение вдруг пропадало.

Отчаяние – именно это слово первым пришло ей в голову.

– Понимаете, я сама не так давно столкнулась с творческим кризисом, – сказала она, хотя вовсе не планировала об этом упоминать. – Никогда прежде со мной ничего подобного не случалось. Но… скажем так, последний год был непростым. Я опубликовала очередной роман, отзывы оказались весьма посредственными, в прессе стали появляться нелестные рецензии, и сколько я ни твердила себе, что все это неважно, что не стоит обращать внимания, меня это задевало. Когда знаешь, что другие читают твои тексты, что какие-то посторонние люди оценивают каждое слово, каждую идею, это… это бывает страшно. Очень страшно. Никогда прежде я об этом не задумывалась. И просто жила с этим страхом. Он угнездился внутри. Вот здесь, прямо в груди. – В глазах защипало. Фрэнки вдруг поняла, что в зале суда стоит абсолютная, оглушительная тишина. Она тихонько кашлянула. – Я имею в виду, – продолжала она, стараясь собраться с духом, унять дрожь в голосе, – что такой страх может парализовать. Когда сидишь над пустой страницей и не можешь найти слов… в такие моменты наступает отчаяние. Иначе и не скажешь.

После короткой паузы коронер кивнул и, повернувшись к притихшим зрителям, которые ловили каждое его слово, вслух повторил: отчаяние. Фрэнки ощутила какую-то перемену не только внутри себя, но и снаружи, в зале суда, поняла, что им наконец удалось подобраться к самой сути.

После этого допрос продолжался недолго.

– Мисс Крой, – произнес коронер, по тону которого было ясно, что на этом он собирается завершить разбирательство, – как вы считаете, что произошло с мисс Ларсон?

Хороший вопрос, и весьма разумный. В самом деле, что с ней произошло? Если бы Фрэнки попросили прямо сейчас, в эту самую секунду, ответить, приложила ли она руку к смерти Гилли, эта ли рука, ее рука, столкнула Гилли в темную, бурлящую воду, – что бы она сказала? Фрэнки открыла рот, тут же закрыла его снова. Она не знала – запретила себе знать, а может, и в самом деле не имела понятия. И никогда не узнает наверняка, никогда не будет ни в чем уверена.

Она опустила взгляд.

– Увы, я не знаю. Я правда не могу вам сказать, что случилось с мисс Ларсон.

Фрэнки подняла голову и нисколько не удивилась, увидев, что Гилли стоит в дальнем конце зала со скрещенными на груди руками. Разгадать выражение ее лица не получалось – то ли потому, что стояла она слишком далеко, то ли по какой другой причине.

Выйдя из зала, Фрэнки сделала глубокий вдох.

Подмышки взмокли, перчатки пропитались потом, но она справилась. Ответила на все вопросы коронера, и теперь мучения остались позади. Официальный вердикт еще не вынесли, но и без того ясно, каким он будет. Это всего лишь вопрос времени.