– Тогда делай то, что я тебе говорю. Полезай на верхушку водонапорной башни или можешь расслабиться и послушать, как я их обоих сжигаю заживо.

Какое-то время Джек не отзывается.

Наконец, он слышит ее устало-покорное:

– Ладно. Только ты их не трогай.

Лютер улыбается.

Розыгрыш удался настолько легко, что даже неловко. Кто б сомневался, что угроза поджарить ее друзей приведет Джек в ужас.

Тем хуже для нее, когда она войдет в их круг ада, а он заставит ее смотреть, как они жарятся.

Снаружи было прохладно, но все равно облегчение после морозильника медвежьей пещеры.

Я добрела до закраины забора с армированной зубчатой лентой. Именно он окружал подступы к водяной башне.

– Ты всерьез думаешь, что я смогу через это перелезть? Ты, наверное, не понимаешь, что я на девятом месяце.

– Зайди с другой стороны. Я там проделал дыру.

Я двинулась в обход забора, шурша по осколкам битого стекла своими кедами.

Подойдя наконец к пройме, я остановилась. Лютер вырезал кусок примерно метр на метр двадцать. Я поднырнула и через несколько метров приблизилась к основанию башни.

Конструкция была из прежних дней, чем-то похожая на космическую ракету – большущий металлический цилиндр на стойках, с конусовидной верхушкой. Снизу цистерну опоясывала мощеная дорожка. В облезлый бетонный постамент были вделаны четыре металлических поперечины. Я почему-то ожидала увидеть всходящую к верхушке башни винтовую лестницу, но там оказалась лишь узкая стремянка, нижняя ступенька которой отстояла от земли на добрых два метра. А с нее вниз спускалась веревочная лесенка, которая сейчас колыхалась на ветру.

Я жутко замерзла, а от напряжения сводило живот.

– Лютер, прошу…

– Полезай.

– Не могу.

– Слушай, мне уже надоело угрожать тебе твоими друзьями.

– Ну не могу я. Правда.

– Прекрати.

– Послушай…

В ответ сердитый фырк:

– Решайся, или я начну…

– Да дай ты мне секунду! – вспылила я.

Берясь за веревочную лесенку, я припомнила расхожую байку о китаянках на рисовых полях – как они, бедные, рожают прямо во время работ и, прижимая новорожденных к груди, снова берутся за серпы. Если это под силу им, то чем я хуже?

При взгляде вверх я покачнулась от головокружения. Остро пронзив нутро, во мне сверху донизу заклубилась тошнота, искрами озноба уходя куда-то в пятки.

Лестница тянулась ввысь метров на двадцать пять – тридцать. Через полчаса уже стемнеет. Из текучей серости низких туч беспрестанно моросил промозглый дождь. Не знаю почему, но меня брала уверенность, что башня слегка покачивается. Во всяком случае, ее вершина. Вон и ржавое поскрипывание вроде как слышно.

– Лютер…

– У тебя семь минут, чтобы добраться до верха, иначе я казню кого-нибудь из твоих любимых близких. А самое забавное – это то, что ты все это будешь слышать. Их последние мгновения. К тому же многократно: я буду прокручивать эту запись снова, и снова, и снова.

В попытке унять молот сердца я зажмурилась. Высоты я терпеть не могла. Презирала и боялась. Помнится, на сорокавосьмилетие Фин вывез меня в центр, на ужин в бразильский стейк-хаус «Браззаз». Но перед ужином затащил на смотровую площадку Уиллис-Тауэр. На западной стороне небоскреба там установлены четыре стеклянных балкона, откуда можно выйти и сверху смотреть, как внизу по Уэкер-Драйв букашками ползают машины и автобусы – с высоты в четыреста метров. Понятно, что балконы были прочные (какая страховая компания выдаст лицензию, если там не безопаснее, чем дома на диване), но я все равно выходить на них отказалась.

Словно какая-то животная сирена включалась в мозгах и не давала мне выйти на то стекло.

Фин, само собой, изгалялся надо мной как мог. А вот теперь…

– Что за задержка? – проворковал мне в ухо Лютер. – Или бесстрашная Джек Дэниэлс слегка побаивается высоты?

Слегка? Бери больше.

«Лучше ступай».

Вытянутой рукой я ухватилась за влажную качель веревочной лесенки.

Водрузив свою тумбу на нижнюю ступеньку, я начала взбираться. Веревки под моим весом натянулись, а металлические ступени сверху натужно постанывали.

Подъем шел медленно, ступенька за ступенькой; мое пузо придавало этому занятию трудоемкости. После медвежьей пещеры к первой металлической ступени я подобралась уже отогретая и даже покрытая испариной.

Металл был холодным и мокрым, ширина ступеней меньше стопы, а влага на ладонях мешала как следует ухватиться.

Но я об этом не думала. А просто взбиралась, держась чуть наискось, так как карабкаться прямо мешал живот.

После пятой железной ступеньки вибрацией моего веса начало потряхивать всю конструкцию – мелкое жутковатое трясение, которое я чувствовала буквально у себя в костях.

Я продолжала лезть без оглядки, неотрывно фокусируясь на следующей ступеньке, следующем шаге и изгнав из ума любые мысли и отвлечения.

Примерно на половине пути я остановилась. Не из страха (смотреть вниз я не отваживалась, хотя и чувствовала всюду вокруг зияние пространства), а от полного изнеможения.

– Как у нас дела? – не замедлил прорезаться Лютер.

– Стою, дышу.

– Дышать – это хорошо. Полезно. Можешь вообще не торопиться, но у тебя осталось три минуты. Лучше, если ты все-таки уложишься.

Пот по лбу скатывался в глаза, и я смаргивала жжение.

Продолжала восхождение.

Одна нога. К ней вторая.

Одна рука на следующей ржавой ступеньке. Следующая на той, что за ней.

Раз. Два. Раз. Два.

Было бы даже монотонно, если бы каждый следующий шаг не съедал энергии больше, чем предыдущий.

Если бы с каждым новым шагом тело не тяжелело. Если б одна-единственная ошибка не была чревата гибелью.

– Остается минута, – сообщил Лютер.

Я поместила ноги на очередную ступеньку и машинально, не глядя, протянула руку вверх, к следующей.

Рука прошла сквозь воздух, а меня прошил зигзаг выворачивающего наизнанку страха. Я вцепилась в лестницу, дрожа в паническом напряжении ногами.

Следующая ступенька над головой отсутствовала – похоже, она просто отвалилась, проржавев.

– Сорок пять секунд.

Я даже не соображала, что делаю, пока не глянула вниз на протяженность лестницы, все ее двадцать пять метров до бетонного основания.

Мир разом вскружился и рванулся навстречу ко мне, охваченной тошнотворным ощущением падения.