Но почему Алан? Кто видел его кричащим? Ах, Сильвер сказал, причем предположительно, а Хокинс нам передал его мнение… Джону Сильверу мы бы еще поверили, а вот Джим пусть на кошках потренируется, умение складно врать отработает… А пока что веры ему никакой.

Но пусть будет Алан, надо же как-то называть кричавшего.

Отчего мог погибнуть Алан? Его могли убить ножом. Его могли задушить голыми руками. Поразмыслив, можно предложить еще тысячу разных способов, но зачем матросам, затеявшим убийство, усложнять себе жизнь? Они не персонажи Агаты Кристи, в конце концов…

Если Алана душили, орать он не мог, со стиснутым горлом не пошумишь особо. С перерезанной глоткой тоже. И после удара ножом в сердце вопить затруднительно. А если рана не смертельная, то и крик не предсмертный. Нет никаких доказательств, что Алан крикнул – и умер. Он заорал, ему в тот момент было очень больно. Всё остальное – домыслы.

Несомненно одно: матросы с именами Том и Алан в составе экипажа «Испаньолы» числились. На берег в первый день сошли. И больше никак себя не проявляли. Очевидно, погибли, но как и когда – тайна, покрытая мраком.

Рассеивать этот мрак особой нужды нет, на общий ход событий загадка никак не влияет. Не стоит терять время на скрупулезное расследование.

Поэтому лишь озвучим достаточно логичную догадку о смерти Алана, не утруждаясь доскональным сбором доказательств.

Алан умер от укуса змеи. Змей на острове множество, причем ядовитых. Хокинс мимоходом сообщает нам (не имея причин для лжи): «То тут, то там я натыкался на змей. Одна из них сидела в расщелине камня. Она подняла голову и зашипела на меня, зашипела, как вертящаяся юла. А я и представления не имел, что это знаменитая гремучая змея, укус которой смертелен».

Не имел представления… Но затем каким-то образом представление поимел: не ужик безвредный какой-нибудь, ядовитая змеюка, причем смертельно ядовитая. Когда и как поимел? Описал по возвращении внешний вид змеи знакомому зоологу, специалисту по заморским рептилиям? А откуда у сына трактирщика такие знакомства в академических кругах? Или все-таки на острове случился инцидент со змеей, по каким-то причинам не упомянутый в мемуаре?

Джима мог позже просветить Бен Ганн, лучше знакомый с фауной острова. Но ведь и Бен не ученый-герпетолог… И не коренной житель этих мест. Узнать о том, что укус здешних змей смертелен для человека, Ганн мог исключительно на личном опыте. Но тогда поделиться опытом он уже не сумел бы.

Зачем вообще в рассказе Хокинса появляется эта змея? Словно ружье на стене в пьесе забывчивого драматурга – висит, но почему-то не стреляет, ни в первом акте, ни в третьем. На деле змея «выстрелила», но Хокинсу нужна была жертва свирепых пиратов, и он быстренько переквалифицировал несчастный случай в убийство. Заодно и бедного Тома приплел, двойное убийство еще больше очерняет матросов, а их оппоненты – все в белом. Что за важность, дескать, что мы первыми в матросов стрелять начали, они и без того друг друга резали, как скотину…

На самом деле истосковавшийся по суше матрос Алан прилег на травку, развалился, раскинул руки… И не заметил, что рядом гремучая змея тоже прилегла, отдохнуть наладилась. Ну и цапнула его за руку. Не повезло, так уж не повезло, кому Остров Сокровищ, а кому и Невезения…

Тут-то Алан и заорал – во всю глотку, во всю мощь легких, даже на корабле услышали.

Среди матросов нашлись люди бывалые – кровь отсосали, ранку прижгли, жгут на руку наложили. Алан на ногах остался, побледнел немного, но от эвакуации на борт «Испаньолы» отказался: пустяк, дескать, его уже пару раз гадюки кусали, не смертельно…

Но укусила его не заурядная гадюка, а куда более ядовитая змея, яд попал в кровь и действие его продолжалось, пока без явных симптомов. А вечером, после заката, Алана прихватило всерьез. Начались крайне болезненные судороги.

Гарнизон блокгауза хорошо слышал в темноте крики, доносившиеся из лагеря пиратов. Их списали на ром, а это в муках умирал Алан… После полуночи отмучался.

Честным матросом Алан не был и к мятежу примкнул без колебаний, но напоследок невольно навредил Сильверу: его крики не давали спать одноногому Джону, не выпившему ни капли. Прочие пираты, сраженные ромом и усталостью, давно задрыхли, они захрапели бы хоть под пушечную канонаду. Спали крепко, здоровым алкогольным сном, – и проспали партизанскую вылазку Бена Ганна перед рассветом. Проспал и Сильвер, не сразу услышал тревожные крики своего попугая (тот, как мы помним, самый надежный караульщик), но проспал по другой причине, из-за долгих и шумных мучений Алана.

Как и когда погиб Том, мы никогда не узнаем. Если он и вправду был честным матросом, не желавшим участвовать в мятеже, – его, разумеется, убили. Не так, как измыслил Хокинс, и значительно позже, – под вечер, когда матросы разжились оружием и мятеж стал реальностью, когда Сильвер фактически потерял свободу выбора: получил черную метку и волей-неволей стал капитаном пиратов. Тогда несогласный бунтовать Том и в самом деле пошел под нож.

Но вполне может быть, что Том с большим энтузиазмом присоединился к мятежу, участвовал в атаке блокгауза и подвернулся под шальную пулю. Или переборщил с ромом и умер в пьяном сне, захлебнувшись собственными рвотными массами. Или угодил в ловчую яму, настороженную на коз Беном Ганном, и в испустил дух, пронзенный заостренными кольями… Как спел нам зарубежный вокально-инструментальный ансамбль «Свинцовый дирижабль» по совершенно иному поводу:

Poor Tom, Seventh Son,

Gotta die for what you′ve done…[1]

Аминь. Еще для одного Остров Сокровищ стал Островом без Сокровищ и Островом Невезения.

Пора бы, кстати, поговорить о Бене Ганне. Он уже здесь, он активно действует – убивает спящих пиратов, ловчие ямы копает – а мы еще не разобрались с подноготной этого персонажа.

Непорядок. Сейчас исправим упущение.

Как бы поступил нормальный человек, три года робинзонящий на необитаемом острове, заметив паруса приближающегося корабля?

Он бы заорал, он бы запрыгал на месте от дикой радости. А едва схлынул бы первый шквал эмоций, островитянин подбежал бы к куче сухого хвороста, давно и заботливо сложенной на высоком месте острова. Сдернул бы с кучи дерюгу, или старый парус, или покрывало из козьих шкур, или чем там еще он прикрывал кучу от дождя. Затем стал бы высекать огонь подрагивающими от радостного возбуждения руками… А когда куча полыхнула бы как следует, одинокий абориген навалил бы сверху влажной травы и сочных свежесорванных веток – чтобы дым повалил погуще.

Однако вахтенные на подплывающей к Острову Сокровищ «Испаньоле» никаких сигнальных дымов не заметили.

И позже, когда шхуна медленно верповалась проливом, совсем рядом с берегом, – никто не бегал по песку вдоль уреза воды. Не орал, не махал руками или привязанной к палке тряпкой, не привлекал внимание иными способами.