На песке следы останутся, но быстро исчезнут от дождя и ветра. Если срубить большую густую ветку и проволочить по следу после финальной ходки – исчезнут еще быстрее.

Сделаем контрольный выстрел. Посмотрим, что под ногами у Джима и пиратов Сильвера, когда они подходят к яме совсем с другого направления.

А под ногами у них неназванные вьющиеся травы (Хокинс не ботаник и название трав не знает). Еще под ногами у них заросли дрока. А еще – «просторные, выжженные солнечным зноем поляны»; песок и камень солнце выжечь не может, какая-то растительность на полянах была, хоть и пожухла от солнца.

Сомнений не осталось. Флинт зарыл денежки не под первым попавшимся приметным деревом, а под тщательно выбранным – от места выгрузки к нему можно было ходить напрямую (с тяжкой ношей не попетляешь), и при этом не оставив натоптанной тропы. Предусмотрительный человек… А Бен Ганн – не очень. Поэтому первый был капитаном, а второй – пиратом-неудачником.

В защиту простоватого Бена можно привести лишь один довод: башмаки его быстро развалились, а босиком по каменистым осыпям, по острым осколкам камня много не проходить. Да еще с тяжелым грузом и извилистым маршрутом. Поневоле приходилось ходить напрямик по траве и мягкому мху, вытаптывая их.

Доказывает существование тропы и небывалая щедрость Бена. Единолично владея сокровищем в 700 000 фунтов стерлингов, он оставил себе всего тысячу, а остальное отдал сквайру Трелони. За проезд в Европу. Бен Ганн, конечно, мастер покутить и промотать денежки, но тут он побил не только собственные, но и все мировые рекорды: 699 000 за билет в один конец… Ах да, еще за знаменитый кусочек пармезана. Даже с пармезаном – многовато.

Если бы сокровище исчезло из ямы бесследно, так, что не найти, – стал бы Ганн с ним столь легко расставаться? Нет, конечно же. Пусть не половину, но хотя бы процентов десять выторговал бы. А вот если кладоискатели, разрешив свои проблемы с пиратами, придут к яме, обнаружат отсутствие клада, – и по тропе, как по проспекту, заявятся в гости к Бену? В пещеру с золотом? Совсем иной расклад, и тут уж не до жиру, урвать бы хоть что-то, начнешь требовать большего – можно лишиться всего и вновь остаться на острове. И ничего не исправить, не перепрятать богатство, – в одиночку это опять месяцы тяжкой работы. Хотя нельзя исключать, что пару мешков с монетами и десяток слитков Бен после появления «Испаньолы» заначить успел, закопав в укромном местечке.

Что же сделал Джим, обнаружив тропу Бена Ганна?

Он пошагал по тропе. Проверил пистолет и пошагал. Боялся, наверное, но удержаться не мог. Слишком сильный перепад эмоций: великие надежды – колоссальное разочарование – и вновь призрак надежды. Не мог уйти Хокинс с тропы, не проверив, в чем дело. Спать и есть бы не смог, если бы ушел.

Вот тогда-то, на подходе к пещере, ему и преградил путь островитянин Бен Ганн.

Не раньше и не позже.

Пока Джим Хокинс и Бен Ганн приглядываются друг к другу, готовясь вступить в разговор, вернемся к остальным кладоискателям. К их отплытию на ялике с «Испаньолы» и к первому выстрелу, положившему начало кровавой бойне.

Сочиняя вставные главы для мемуара Хокинса, доктор Ливси наверняка сообразил, что изложение событий получается не совсем красивое: он и его товарищи постоянно именуют матросов пиратами, разбойниками, мятежниками, – но это всего лишь эмоциональные оценки.

А если рассматривать исключительно факты, то выясняется: первый выстрел в развязанной войне сделал сквайр Трелони. И первый убитый на его совести. До того никаких реальных проявлений пиратства, разбоя и мятежа не наблюдалось.

Неприглядная картина явно нуждалась в ретуши… Ливси, как опытный военный, решил ударить сразу с двух флангов, для большей надежности.

Он весьма настойчиво попросил Хокинса изложить, вернее сказать сочинить, эпизод с убийством честного матроса Тома (мы еще вернемся к тому, как бездарно справился Джим с поставленной задачей).

Сам Ливси слегка подкорректировал последний рейс ялика: пираты, оказывается, уже навели пушку «Испаньолы» на ялик! Готовились разнести ядром лодочку в щепки, а ее пассажиров – в клочки!

В таком случае, конечно же, выстрел сквайра Трелони – законная самооборона и ничто иное. Если тебе к горлу приставляют нож, не грех выстрелить первому.

Проблема в том, что правды в истории с пушкой очень мало. Несомненно там лишь одно: пушка на борту «Испаньолы» действительно имелась.

Но какая?

Джим Хокинс впервые присмотрелся к ней еще в Бристольском порту и вот что нам сообщает: «Вдруг он (капитан Смоллетт – В.Т.) заметил, что я стою и смотрю на вертлюжную пушку, которая была установлена в средней части корабля, – медную девятифунтовку».

Не бывает. Не бывает девятифунтовых вертлюжный пушек. И никогда не было.

Что такое девять фунтов в данном контексте? Это калибр орудия, определяемый через вес его круглого чугунного ядра. Ядро в девять фунтов – пушка девятифунтовая, при этом вес самого орудия исчисляется центнерами.

Что такое вертлюг? Это вертикально установленный металлический штырь, утопленный нижним концом в планширь, реже в палубу. На конце штырь раздвоен на манер двузубой вилки, в развилке крепится пушка, никакого другого лафета не имеющая. И на нем, на вертлюге вращается пушечный ствол, укрепленный фактически за одну точку. Достоинство такой системы понятно – навести орудие на цель можно практически мгновенно. Главный недостаток тоже лежит на поверхности – сколько-нибудь серьезной отдачи вертлюг не выдержит. Сломается или согнется. А если сделать особо толстый и прочный вертлюг, то разрушится то, к чему он крепится.

Поэтому калибр у вертлюжных пушек был мизерным в сравнении с другими корабельными орудиями – один-два фунта. Изредка встречаются упоминания о четырехфунтовых вертлюжных пушках, но, кажется, устанавливались они лишь на крепостных бастионах, – их мощный вертлюг логичнее замуровать в камень.

Корабельные вертлюжные пушки предназначались не для ведения огня по корпусу или рангоуту вражеского корабля, особого вреда они бы при такой стрельбе не принесли… Лакомая цель для вертлюжных пушек – вражеский экипаж и абордажная команда непосредственно перед абордажем. И собственный экипаж – в случае бунта. На галерах – на больших гребных судах с многочисленными гребцами-невольниками – всегда стояла пара вертлюжных пушек для «внутреннего употребления».

Ввиду вышеизложенного стреляли вертлюжные пушки исключительно картечью.

В общем, наличие подобного орудия на «Испаньоле» понятно: с одной пушкой в морское артиллеристское сражение все равно не ввязаться, но остудить картечью пыл пиратов, затеявших абордаж, вполне возможно.

Но девять фунтов?! Урежьте осетра, мистер Хокинс!

Девятифунтовая вертлюжная пушка может выстрелить один-единственный раз: ядро или заряд картечи полетит в одну сторону, а пушечный ствол, сорванный с вертлюга, – в противоположную.