– Как ты смеешь? Я хочу сказать, как ты смеешь говорить об этих женщинах, да и о любых женщинах вообще в столь непочтительном тоне? – спросила Ким и подняла руку. – И можешь мне не отвечать, потому что в этой беседе твое мнение никого не интересует. Это понятно?

На лице Доусона появилось выражение удивления, смешанного с раздражением.

– Мы ведем с тобой этот разговор практически во время каждого расследования, и, честно сказать, мне это все надоело, Кев. Иногда на тебя находит просветление, и тогда я горжусь, что ты член моей команды. Но бывают и моменты, когда мне, честно говоря, совсем нечем гордиться. Понимаешь, Кев, меня бесит, когда ты обращаешься с людьми в соответствии с первым впечатлением, которое у тебя складывается при встрече. А все дело в том, что меня совсем не волнует, кем Исобел была или не была до того момента, как я ее встретила. Я знаю только, что видела, как она стонала, лежа на земле, пытаясь вздохнуть, а из головы у нее потоком лилась кровь. А потом я говорила с невероятно храброй женщиной, которая смогла вырваться из комы – и все для того, чтобы понять, что она даже имени своего не помнит. Поэтому, когда тебе хватает наглости назвать ее шлюхой, это меня бесит! Это понятно?

Ким видела, как лицо сержанта медленно краснеет, что случалось только тогда, когда его захлестывали эмоции.

– Весь вопрос в твоей впечатлительности, Кев, – сказала Стоун, покачав головой. – Так что думай об этом, прежде чем открывать свой рот.

Она услышала кашель Брайанта в коридоре. Кашлял сержант довольно громко.

– Буфет еще не открылся, – сообщил он, усаживаясь на свое место. Стейси тоже села.

Естественно. Все знают, что буфет открывается в восемь.

– Командир?.. – начал Доусон.

– Слушаю тебя, Кев.

– Вы думаете, что Исобел может быть проституткой?

Ким ответила не колеблясь. Все что хотела, она уже ему высказала.

– Думаю, что она могла ею быть. Шрамы на ее кисти говорят о том, что в какой-то момент жизни она дошла до такого отчаяния, что была готова покончить с собой. А то, что у нее гепатит С, может говорить о том, что в какой-то момент она занималась проституцией, чтобы заработать себе на жизнь. А такие женщины приходят и уходят, никого об этом не предупреждая. Так что она могла легко обмануть полицию, но не своих товарок. Они просто обязаны знать, что происходит вокруг них.

Если она работала на улице, то кто-то об этом обязательно знает, Кев. Поэтому постарайся копнуть поглубже по дороге в «Вестерли».

– Сделаю, босс. Сегодня там появится Кёртис Грант. Хочу с ним пообщаться. Внезапное назначение Даррена на ночные дежурства кажется мне немного странным. И вообще, сдается мне, что Кёртис проводит в «Вестерли» гораздо больше времени, чем это действительно необходимо. Что-то здесь не так.

– Работай – и сообщи мне, если что-то обнаружишь.

На мгновение Стейси оторвалась от компьютера.

– А что мне делать с Айвором и Ларри?

Ким тяжело вздохнула.

Она знала, что расследование возобновилось и его ведет участок в Брирли-Хилл. Но что-то не позволяло ей забыть об этом деле. Да и выяснила она со своей командой за эти два дня больше, чем другие за все предыдущие три года.

Теперь они знали, что было сделано все возможное, чтобы лишить этих двух мужчин их идентичности. Они являлись друзьями или, по крайней мере, знакомыми, и Стейси подтвердила, что оба были зарегистрированы как совершившие преступление на сексуальной почве.

И теперь Ким уже не страдала так сильно от того, что имя Айвора было неизвестно в течение нескольких лет.

– Попробуй поискать среди их жертв, Стейс. Они оба мотали срок, но, может быть, кто-то считает, что этого недостаточно.

– Например, я, – подал голос Доусон.

Никто не стал соглашаться с ним вслух. В этом не было никакой необходимости. Все это и так понимали. Так же, как и верили в то, что нельзя безнаказанно убивать людей, независимо от того, что эти люди совершили.

Исобел сделала глоток слабого чая, который протянула ей дневная сестра. И чуть не выплюнула его на хрустящую белую простыню, прежде чем на ее лице появилась нерешительная улыбка. Похоже на то, что сахар ей противопоказан. Запомним.

Девушка сожалела о том, что не поговорила с Мэрион. Сестра сдержала свое слово и разбудила ее в одиннадцать тридцать, потом в два часа ночи и наконец в пять утра, каждый раз постепенно удлиняя период сна. В последний раз в семь тридцать утра Исобел разбудила уже дневная смена.

Она услышала разговоры персонала и из их обрывков поняла, что сегодня ее собираются перевести в другую палату. Это значило: в том, что касалось ее краткосрочной и долгосрочной памяти, появились положительные сдвиги. Например, она помнила, что любит тост без джема и что Дункан был ее молодым человеком. Физическое восстановление шло просто фантастически быстро.

Но какая-то часть Исобел была против этого переезда, несмотря на все признаки того, что она восстанавливается. В этом тихом, уединенном окружении, где даже шаги звучали приглушенно, чувствовалась какая-то безопасность. Дышала Исобел уже без помощи приборов, дозы морфина были успешно снижены, и она сумела немного поспать.

На мгновение девушка запаниковала, испугавшись, что Дункан не найдет ее на новом месте. Но потом убедила себя в том, что персонал направит его в нужную сторону. Она ненавидела моменты, когда Дункану приходилось уходить, и с нетерпением ждала его возвращения. Просто чувствовать его ладонь на своей руке было уже приятно.

Когда он вернется, она опять спросит его об их свиданиях. И будет продолжать спрашивать до тех пор, пока не вспомнит о них сама. Может быть, в какой-то момент Дункан сообщит ей новую подробность, которая разбудит ее собственную память.

Исобел почувствовала, что поглаживает шрамы на кисти руки. Жест показался ей знакомым. Почему она это сделала? Что в ее жизни, еще до похищения, было такого ужасного, что единственным выходом из положения казалась смерть? Ирония заключалась в том, что ее похититель чуть не сделал ей такой подарок.

Мысленно Исобел вернулась к снам, которые мучили ее ночью. Как ее несли, как до нее дотрагивались, но без оттенков сексуальности. Голос. Каждый раз, когда ее будили, она пыталась разобраться в образах, которые были просто тенями, танцующими в ее подсознании.

Теперь Исобел перестала их ловить. Она поняла, что попытки ухватить эти воспоминания напоминают попытки поймать руками рыбу за хвост.

Нет, она никак не могла на них сфокусироваться, но знала то, что ей удалось услышать.

Одно для тебя и одно для меня. И где-то там существовала женщина, которую звали Мэнди.

Это были две порции информации, которые не изменялись, независимо от того, как часто Исобел их вспоминала. Две маленькие крупицы, которые она вертела в своем сознании и так и эдак, рассматривая со всех углов, словно пыталась определить на глаз чистоту драгоценного камня.