— Мама, бабайка сказал, что он и есть наша бабушка, — поднял на нее испуганные глазки мальчик. — Только он все врет. Зачем нашей бабушке там закрываться?

— Родной, отойди в сторонку, — попросила его Вера и сама прильнула к жесткой шершавой поверхности двери. — Там кто-то есть?

— Веруня, это я, Василиса Юрьевна, — еле разобрала тихие слова Вера.

Странный булькающий звук то ли радости, то ли удивления вырвался из ее груди. Вера легко разомкнула ржавый замок и открыла тяжелую дверь. Василиса Юрьевна стояла на нижней лесенке. В одной руке она держала фонарь, который все еще излучал слабый свет. Второй сжимала длинную палку.

— Слава Богу! — подняла на Веру бледное лицо старушка. — А я уж думала, могилу себе здесь нашла. Отчаялась уже о помощи взывать. Что ж это за изверг такой меня здесь закрыл? Меня чуть мыши не сожрали. Бросаются на ноги, как сумасшедшие. Сколько я их перебила — не счесть.

— Держитесь за руку, Василиса Юрьевна, — протянула старушке ладонь Вера. — Я вам помогу.

— Ты мне уже помогла, Верунь, — осознав, наконец, что путь на волю открыт, старушка по- молодецки ловко вскарабкалась наверх.

Едва не задохнувшись от радости, Вера обняла Василису Юрьевну и заплакала.

— Я так волновалась за вас, родненькая вы наша, — всхлипывала она и гладила старушку по растрепанным волосам. — Чего же вас в погреб ночью понесло? Не могли меня разбудить? Неужели крышка сама захлопнулась? Может, вы ее открыли как-то не так?

— Все я сделала правильно, Верунь, — спокойно отозвалась Василиса Юрьевна. — Меня там кто-то закрыл. Как бы не насильник твой несостоявшийся отомстить решил. Я же ему всю малину испортила. Так что поосторожней будь, Вер. Лишний раз из дома не выходи. В баню за полночь тоже нечего ходить. Сегодня после восьми вечера никого из дома не выпущу.

— Вот, Сашка, вот мерзавец! — стиснула кулаки Вера. — А если бы мы вас не нашли? Я бы сроду не догадалась, что вы в погребе сидите. Хорошо, у Степашки слух хороший. Это он меня к погребу привел. Сказал, что там бабай сидит.

— Скорее, бабка Ежка, — улыбнулась старушка. — В последнее время, глядя в зеркало, я себя только так и называю. А куда Степан делся? Сейчас только здесь стоял и на меня испуганными глазенками смотрел.

— Степашка! — выпустив старушку из объятий, позвала Вера. — Ты где, малыш?

— Я не потерялся! — выскочил из-за дома мальчик. — Я Дружка предупредил, что с его хозяйкой все хорошо. Он просил сказать ему, если мы бабулю найдем.

— Как же я вас люблю, — прошептала Василиса Юрьевна. — Вы мне как родные.

— Так мы и есть ваши родные, — подмигнула ей Вера. — Уже вся деревня знает, что я ваша двоюродная племянница.

— Пошлите домой, — потянул Веру за руку Степашка. — Я есть хочу.

Василиса Юрьевна виновато охнула и засеменила к дому. Мальчик, весело подпрыгивая на одной ноге и напевая песенку про сундук мертвеца, устремился следом за ней. Вера проводила их взглядом до самого дома.

Нужно было закрыть крышку погреба, но ей было неприятно даже прикасаться к холодной металлической ручке. Казалось, что этот холод вмиг проникнет в ее душу и навечно окутает ее ледяным панцирем. Она осторожно подошла к краю темной ямы и заглянула внутрь. Из черной дыры привычно пахнуло сыростью и гнилью, словно под ней была разверзнута могила. На секунду ей показалось, что она видит белые, светящиеся в темноте, кости. Дыхание перехватило. Она легко подняла тяжелую крышку и с грохотом захлопнула ее.

Неужели Саша хотел заживо похоронить Василису Юрьевну в этой сырой могиле? Он даже навесил замок, чтобы никто не догадался, что она находится в этой сырой яме. Если бы ни острый слух Степашки и его вечная тяга к приключениям, они бы не скоро нашли пожилую женщину.

Сзади что-то затрещало. Вера вздрогнула и повернулась. Кусты малины ходили ходуном, словно кто-то пытался выбраться из колючих пут. Обжигающая ярость, неожиданно зародившаяся в низу живота, быстро поднялась вверх, дошла до самых кончиков волос. Вера схватила топор, лежавший рядом с погребом, и уверенно пошла к кустам. Подходить совсем близко она побоялась и заняла позицию метрах в пяти.

— А ну выходи, гаденыш! — строго сказала она и выставила вперед топор. — Сейчас я разрублю тебя на части. Чтобы неповадно было старушек заживо хоронить.

— Каких энто старушек? — заинтересовался чей-то дребезжащий голос. — Чей то за страсти ты говоришь, Верк? Насмотрелась в городе своем всяких ужасов. Теперь только народ пугаешь.

— Дядя Коля?! — опустила топор Вера и, подойдя поближе, осторожно заглянула внутрь кустов. — Чего тебя сюда принесло?

— Ниче не понял! — ошалело уставился на нее бородатый, изрядно потрепанный жизнью и годами, «домовенок Кузя». — Голос, вроде, Верушин, а морда чужая. Хотя… Вер, ты че с собой сделал-то?! А!? Такая красавица была, загляденье!

— Ага, особенно безглазая и безлицая, — хмыкнула Вера. — Да и тебе годы впрок не пошли. Ты и раньше мне домового напоминал. А сейчас — просто вылитый. Даже из глаз былая мысль пропала. Ты на жизнь смотришь с таким изумлением, будто только что вылез из-под земли.

— Сама такая, — насупился старик.

Они так и продолжали общаться, разглядывая друг друга сквозь густые кусты малины. Дядя Коля, сидя на земле, а Вера, согнувшись в три погибели.

— Говорю же, дитя дитем, — усмехнулась Вера. — Ты зачем в наши кусты залез? Малинкой хотел чужой полакомиться? Так вроде рано еще. Май на дворе.

— У меня теперь одна только малинка, — печально вздохнул старик и в его круглых глазах заплескались целые озера невыплаканного горя.

— И какая же? — решила подыграть старику Вера.

— Бабка ваша, — промокнул слезу дядя Коля. — Больно уж она хороша. Никогда таких красоток не видел.

— Это ты про Василису Юрьевну?! — опешила Вера.

— А про кого ж еще? — промокнул вторую слезу старик. — Здесь вроде других не водится.

— Так она старше тебя лет на десять, — вытянула вперед шею Вера и, окинув дядю Колю изумленным взглядом, насмешливо продолжила: — Хотя выглядите вы ровесниками.

— Для настоящей любви возраст — не помеха, — глубокомысленно изрек влюбленный старец.

— Это вы точно подметили, — хмыкнула она. — А в кусты зачем полезли?

— Так… хоть увидеть ее, — как неразумному дитю, объяснил старик. — Она ж меня близко к себе не подпускает. Говорит, что я — алкаш. А с алкашами она никогда не жила и жить не собирается.

— Правильно говорит, — поддержала она Василису Юрьевну. — Ты бы пить сначала бросил, а потом свататься приходил.

— Так я и пью с горя, — он повел осунувшимися плечами и горько всхлипнул.

— Эх ты, мое горе, — вздохнула