в России сильно изменилась с времен романтизма, и теперь в балетах, посвященных Средневековью или Возрождению, стало привычным надевать короткие штаны. Бенуа не включил их в свой эскиз, видимо согласившись с Дягилевым в том, что они нарушают линию. В соответствии с русскими стандартами того времени отсутствие штанов было воспринято так, будто Нижинский появился обнаженным. Утверждение некоторых авторов, что он якобы не надел свой суспензорий, предмет, без которого исполнители классического балета испытывают большие неудобства, явно ошибочно. Чиновник, ответственный за постановку, выразил Нижинскому протест перед поднятием занавеса, но танцор отказался вносить изменения в свой парижский костюм.

Теляковского в тот день не было в городе, но зато присутствовала вдовствующая императрица, а следовательно, в зале находилось немало недоброжелателей. Во время перерыва, пока императрица, послав за Карсавиной, поздравляла ее с лондонским успехом в мюзик-холле, два друга Кшесинской сделали ряд телефонных звонков, преследуя недобрые цели. Мотивы всегда бывают неоднозначными, и недоброжелатели, добиваясь своего, часто достигают совершенно противоположных результатов. Поэтому не так уж важно, Кшесинская ли из зависти ухватилась за предоставившуюся возможность убрать с дороги соперника по популярности, или Крупенский искал случая отыграться на любовнике своего врага Дягилева, или же великий князь отдал распоряжение в надежде дискредитировать дягилевское предприятие. На следующий день Нижинскому предложили принести извинения или уйти в отставку. Извиняться он отказался и был уволен. Похоже, почти немедленно руководство императорских театров осознало потерю — возможно, Теляковский по возвращении не одобрил поступок Крупенского и предоставил Нижинскому возможность вернуться в труппу, но танцор ею не воспользовался.

26 января «Петербургская газета» сообщила об увольнении Нижинского. На следующий день здесь же опубликовали большое интервью с ним. Он рассказал журналисту, что попросил позволения танцевать партию Альберта в костюме, созданном Бенуа для парижских гастролей, и получил разрешение, но, когда уже был одет в костюм первого акта, ему сказали, что костюм слишком откровенный, однако ни Крупенский, ни Головин, ни другие официальные лица не запрещали ему выступать в нем. На следующее утро его вызвали в дирекцию и объявили, что он уволен из императорских театров из-за своего костюма первого акта.

«Я не хочу обсуждать этот случай, — говорил Нижинский. — Я могу только утверждать, что, если бы дирекция императорских театров хотела удержать меня на службе, она могла выбрать один из двух путей: или настоять на том, чтобы я переоделся в костюм, принадлежащий театру, или отдать мою роль другому танцору — Легату или Андрианову, они оба присутствовали на сцене и не раз танцевали эту партию. Не знаю, почему я должен отвечать за поведение других людей. В течение всего курса обучения в театральной школе и за три коротких сезона в театре я отдавал всю свою энергию на то, чтобы демонстрировать высокий уровень своего обучения и служить славе нашего искусства сначала в России, а затем и за границей. В награду я был уволен с уведомлением за двадцать четыре часа. Лично я не уволил бы подобным образом даже слугу за значительно более серьезный проступок…»

В этом же году Кшесинская будет танцевать с Нижинским в Лондоне. Предприятие Дягилева не было дискредитировано. И что важнее всего, осуществилось самое заветное желание Дягилева — Нижинский был свободен и мог со временем завоевать мир.

Вполне логично предположить, будто Дягилев не принимал окончательного решения о создании своей труппы до отставки Нижинского, но это не так — он начал подписывать контракты с другими танцорами с 1 декабря 1910 года.

Как всегда торжествуя, Дягилев намеревался всю досадную ситуацию с Нижинским использовать как рекламу для его собственного предприятия. Во второй половине дня в четверг, когда не осталось уже никаких сомнений в отставке Нижинского, он послал телеграмму Астрюку.

Дягилев из Петербурга в Париж Астрюку, 10 февраля 1911 года:

«После триумфального дебюта в присутствии всего Петербурга Вестрис был уволен в течение двадцати четырех часов. Повод — костюм в стиле Карпаччо, созданный Бакстом. Чудовищная интрига. Пресса сегодня негодует. Интервью с директором, объявившим о своем намерении вернуть Вестриса, но тот отказался. Ужасный скандал. Используйте для рекламы. Подтвердите получение. Серж».

Астрюк, естественно, отнесся к сообщению Дягилева с недоверием, тем более что он приписал Баксту костюм работы Бенуа. Подобные атрибуции, как в случае с авторством «Шехеразады», входили в привычку. (Единственная мыслимая причина этого в том, что имя Бакста пользовалось большой популярностью в Париже.) Поэтому Астрюк обратился за разъяснением к Гинцбургу. В тот же вечер Гинцбург ответил.

Гинцбург из Петербурга Астрюку в Париж, 12 февраля 1911 года:

«Костюм откровенный*[177], но ответственность лежит на дирекции. Не предвижу никаких осложнений с продажей билетов за границей, однако возможны проблемы с лондонским тала».

Он, очевидно, имел в виду взаимоотношения вдовствующей императрицы с королевой Александрой. Дирекция императорских театров распространила слух, будто императрица Мария Федоровна, шокированная костюмом Нижинского, попросила об его отставке. Позже она утверждала, что не говорила ничего подобного.

В пятницу Дягилев снова послал телеграмму.

Дягилев из Петербурга Астрюку в Париж, 13 февраля 1911 года: «Постарайтесь достать и прислать мне поскорее письма или интервью Дункан и Замбелли о Нижинском и по поводу его нелепого увольнения. Жду ответа».

И снова на следующий день:

Дягилев из Петербурга Астрюку в Париж, 14 февраля 1911 года:

«Ставят в вину костюм такой же, как в парижской „Жизели“ в стиле Карпаччо. Обеспокоенная дирекция придумала, будто отставки потребовала вдовствующая императрица. Давайте как следует взбудоражим»**[178].

Час спустя:

Дягилев из Петербурга Астрюку в Париж, 14 февраля 1911 года: «Все присутствовавшие члены семьи аплодировали. Мать, увидевшая в первый раз, заявила, что никогда не видела ничего подобного. На следующий день дирекция утверждает, будто мать шокирована и настаивает на отставке. Подтвердите получение. Пришлите газетные интервью».

Перед уходом из конторы в ту субботу Астрюк написал ответ.

«Астрюк из Парижа Дягилеву в Петербург, 14 февраля 1911 года (зарегистрировано):

Дорогой друг,

прилагаю все статьи, появившиеся этим утром по поводу Нижинского.

Должен признаться, ваша телеграмма меня сильно обеспокоила. Не понимаю, почему вы хотите, чтобы мы приняли эту версию: Карпаччо-Бакст, когда истинная причина в „Жизели“ Бенуа. Возможно, у вас есть свои на то основания, но я не могу предоставить французской прессе информацию, отличающуюся от той, что Нижинский и Бенуа во всех подробностях сообщили русской прессе в „Новом времени“ и „Санкт-Петербургской газете“.

Во всяком случае, вы видите, что я принялся за дело в течение получаса после получения вашей телеграммы. Париж кипит. Все обозреватели и балетоманы Парижа прибыли в павильон „Ановр“. Так что у нас есть (следует список