Для себя она сделала вывод, что нужно сделать так, чтобы ее не видели. Никто — ни Зоська, ни ее мужики, ни деревенские. От деревенских прятаться было легко — и старые, подслеповатые, да и в деревню ходить особой нужды нет. А вот от Зоськи…

Зоська после того раза в деревне не показывалась. Но девчонку лупить стала каждый раз, как увидит. Та тенью заскочит в дом, когда Зоська напьется, со стола кусок схватит, да бежать. А алкашка, если заметит, поймает да бить начинает, приговаривая:

— Ах ты дрянь! Опять жрать захотела? Толку от тебя никакого! То хоть деньги капали, а теперь чего тебя терпеть? Убить, да и дело с концом! Самой не хватает, еще тебя, дармоедку, кормить!

Вырвавшись от нее, девчонка, поскуливая, убегала в тайгу, зализывать раны. Отлеживалась девочка в пещерке под корнями старой вывороченной ели. Ту пещерку она давно обнаружила, однажды сбежав от Зоськи. Натаскала туда иголок, пару одеял из брошенных домов принесла, и устроила себе норку. Но норка спасала только до осени. Когда зарядили дожди, земля насквозь промокла. И хоть сверху и не капало, но от самой земли одеяла стали мокрыми и холодными. Пришлось искать другое убежище.

Тогда-то девчонка и начала лазать в деревню. Сначала пряталась в сараях, в сене. Выкапывала себе норку, закрывалась сеном и там спала. Частенько ночами пробиралась к коровам и козам в хлев, и сосала у них молоко. Лазала и в курятники, забирая из-под кур еще теплые яйца. Теплую одежду и обувь таскала из домов умерших стариков.

Приближалась зима. Спать в сене становилось очень холодно, и девочка стала забираться на чердаки домов и, прижавшись к горячей трубе, отогреваться там.

Вскоре внимательный и сообразительный ребенок усвоил, что у жителей деревни свой собственный ритм жизни. За пару месяцев она четко выучила, кто когда встает, чем занимается в течение дня, когда топит баню…

Запомнив распорядок дня стариков, девчонка приспособилась таскать у них еду. Чаще это был хлеб и картошка. Иногда ей удавалось стянуть целую краюху. Тогда она отламывала половину, прятала одну для себя, а с другой отправлялась к Зоське.

Несмотря на регулярные побои, к Зоське ее тянуло. Хоть и боялась девчонка мужиков, постоянно появлявшихся в доме, все равно возвращалась туда снова и снова. Днем мужики появлялись редко, приходили в основном вечерами. И девочка, стараясь не попадаться им на глаза — кулаки у тех были потяжелее, чем у Зоськи, а врезать могли и они — к вечеру исчезала из дома.

Вскоре и на чердаки забираться тоже стало проблематично — выпал снег, и следы были слишком заметны. Теперь девочка была вынуждена передвигаться в основном по тропинкам, протоптанным стариками. Тогда она придумала ночевать в банях.

Проследив, кто сегодня топил баню, девчонка забиралась туда. Если оставалась вода — мылась, забиралась на верхнюю полку, и там спокойно засыпала. В банях был единственный, но огромный минус — там не было коров или коз, и девочка откровенно голодала.

Лишившись возможности подкармливаться молоком и яйцами, да и у стариков что-либо стащить уже было невозможно — зимой они не пропадали на улице, и забраться в дом незамеченной не получалось — девочка все чаще появлялась у Зоськи в поисках хоть какой-то еды. Теперь даже побои пугали меньше, чем голод.

Пришла весна. К Зоське начал захаживать новый мужичок. Хромал он сильно. Но, приметив девчушку, настороженно следящую за ним из своего угла, присел перед ней и попытался поговорить. Когда протянул к ней руку, девочка, укусив его, убежала. Но тот дядька утром не ушел, как другие. Пил он с Зоськой долго, дней десять. И каждый раз, заметив девочку, совал ей что-нибудь съедобное. Потом ушел.

Не было его довольно долго. Снова он появился в разгар лета. Принес девочке невиданное лакомство — конфет, принес печенье. Малышки, когда он пришел, дома не было — девочка, баюкая фиолетового цвета руку и вытирая слезы, текущие от боли, пряталась в тайге. Лазить в деревню с больной рукой она не особо рисковала, только когда уже совсем не было сил терпеть голод, ночами пробиралась на огороды, воруя овощи.

Однажды ей повезло — Владимир на ночь поставил коптильню, рыбу закоптить. Учуяв вкусный запах дыма, девчонка влезла в коптильню и стащила приличную рыбину, лежавшую с краю. Рыба оказалась совсем сырой. Догадавшись, что ее можно приготовить и на костре, девочка, боясь выпустить рыбину из рук, ушла поглубже в тайгу и, насобирав сухих веток, разожгла огонь всегда лежавшими в кармане спичками. Наколов на ветку рыбину, она, захлебываясь слюной, засунула ее в костер. С трудом вытерпев несколько минут, она вгрызлась в полусырую обгоревшую сверху рыбу.

Сообразив, что рыбу можно поймать и самой, девочка отправилась на берег реки. В запруде громко квакали лягушки. Конечно, ничего ей поймать не удалось. Она даже не увидела ни одной рыбы. Вздохнув, девчушка уселась на камушек, и, упершись локтем в колени, положила подбородок на кулачок, бережно уложив пострадавшую руку. Прямо перед ней уселась большущая лягушка, и, раздувая щеки, уставилась на девочку.

Долго она смотрела на лягушку, а в голове медленно зрела мысль: она смогла пожарить рыбу. Что ей мешает так же пожарить и лягушку? Уж этого добра в округе… И поймать их не трудно.

Поймала одну на пробу, как раз ту, что напрашивалась. Лягушку было жалко, она пищала, когда девочка насаживала ее на палочку, но есть хотелось сильнее, и она, отвернувшись, сунула еще дергавшуюся лягушку в огонь. Пожарив ее подольше, попробовала. Вполне съедобно, если не есть живот и голову. Обнаружив еще один источник пищи, малышка, довольная, уснула в своем лесном прибежище.

Спички вскоре закончились. Сунувшись домой, она обнаружила там хромого дядьку. Увидев ее, тот, качаясь, вытащил из кармана три оставшихся помятых конфеты и протянул девочке. Та, настороженно следя за каждым его движением, зверьком схватила с ладони конфеты и отскочила на безопасное расстояние. Нахмурившись при виде распухшей руки, болтавшейся плетью, он попытался подозвать ребенка, чтобы осмотреть руку, но та выскочила за дверь, едва не сбив с ног Зоську.

Схватив малую за шиворот, Зоська, поставив ведро с водой, с ходу принялась колотить девочку, стараясь попадать по больной руке.

— Где бегаешь, зараза? Чего опять приперлась? Еду стащила, тварь? — подкрепляя каждое слово ударом, шипела Зоська.

Спас девчонку хромой. Дошагав до двери, он молча врезал Зоське по лицу. Выпустив ревущую девчонку, та упала навзничь. Малышка, подвывая от боли, метнулась в кусты и только ей известной тропкой бросилась к своему укрытию.

Несколько дней она отлеживалась там, иногда выползая, чтобы набрать ягод — есть хотелось очень сильно. В эти дни в ход шли и листочки, и хвоя. Но идти в деревню девочка боялась — с больной рукой особо не побегаешь.

Вскоре стало невмоготу терпеть голод, и девочка рискнула. Пробравшись в деревню, она улучила момент, когда старая бабка Агафья пошла на огород, и пробралась к ней в дом. Найдя спички и распихав их по всем карманам, девочка услышала, что старушка возвращается. В панике оглядевшись, она метнулась под лавку, стоящую возле окна. Сжавшись там в комочек, замерла, дыша через раз.