Рука скользнула ей в волосы и прижала ее голову к стене. Его глаза что-то искали в ее лице, брови сошлись вместе, будто Люк мог вытряхнуть из нее душу, чтобы увидеть все ее тайны.

Она снова попыталась спрятать лицо у него на груди, но его рука лишила ее этой возможности, удерживая ее выставленной напоказ. Ее лицо сморщилось от муки, и она повернула голову, насколько могла, натянув волосы.

Люк ослабил хватку и позволил ей выскользнуть.

– Не останавливайся, – умоляла она, с силой двигая руками по его рубашке, пытаясь забраться между пуговицами, приводящими ее в бешенство. – Я люблю т-тебя – я лю… не останавливайся.

Ведь это правильно, что она так сказала? Чтобы он не останавливался?

Должно быть, да. Его толчки становились сильнее, она начала задыхаться и не могла больше говорить. А потом весь мрак, который был в нем, вышел наружу, и Люк совсем потерял контроль над собой.

Она обвила его руками и держалась за него изо всех сил, а он взял ее, неистовую, разнузданную и жаждущую. Пожирал ее толчок за толчком, пока не разрушился внутри ее. И спрятал лицо у нее в волосах, будто только она могла удержать его от полного распада.

Люк чувствовал себя так, будто разбился на миллион осколков. Это до чертиков напугало его. Он не знал, как сможет жить без железных обручей самоконтроля. Его сущность могла бы расплыться до самых краев вселенной.

И все его мельчайшие атомы летали бы в миллионах световых лет друг от друга в огромной пустоте, призывая его: «Эй, посмотри, каково нам здесь! Кажется, мы уже на краю вселенной. Кто-нибудь хочет прийти сюда и сотворить звезду?»

Люк едва осмеливался смотреть на Саммер, а ведь он настаивал, чтобы она смотрела на него. Она без сил стояла в своем зимнем пальто, усталая, мокрая от пота и, вероятно, тоже чувствовала себя разбитой. Наконец он заставил себя встретиться с ней взглядом, чувствуя себя угрюмым и неловким. У него появилось старое желание поддать ногой какую-нибудь жестянку, чтобы она полетела через всю станцию метро. Люк чувствовал себя диким. Не было ни одной чертовой мысли о том, как он сможет вернуть себя в свою железную скорлупу самоконтроля.

Саммер неотрывно смотрела на него, и в ее глазах было изумление.

Ладно, она видит его.

Черт возьми, почему бы ей не смотреть на него, когда он в своей лучшей форме? То есть во все остальные чертовы моменты его жизни?

– Не говори, что ненавидишь меня, Саммер. – Его голос был грубым. Неужели он кричит на нее? Конечно, нет. Возможно, просто рычит и задыхается, потому и говорит хрипло. – Не говори так.

– Ну, я и вправду ненавидела тебя.

Она погладила его плечи. Ну когда же он снимет эту чертову рубашку?

Люк видел, что надо снять с нее пальто, иначе у нее будет тепловой удар. Bordel.

– И не говори мне, что любишь меня. Будь… добра.

Саммер побледнела. Затем ее брови сошлись, и она взглянула ему в лицо, но момент оказался неподходящим. Впервые в своей взрослой жизни Люк не знал, что в его лице может увидеть другой человек.

– Этого ты хотела?

Она неуверенно пожала плечами. У нее на лице появилась слабая улыбка, но глаза были печальны.

– Я сделал тебе больно?

– Нет. – Что-то мелькнуло в ее глазах. – Я сильная. Не беспокойся обо мне.

Чтобы она не умерла от жары, он снял с нее пальто, а потом и свитер. Кофточка под ним была мокрая, хоть выжимай. Putain, он вел себя как настоящий дикарь.

Но ведь ей самой хотелось, чтобы он был дикарем. И то, что она была мокрой от пота и беззащитной, затронуло в нем какие-то глубокие струны триумфа и желаний. Ему хотелось снимать с нее одежду слой за слоем и видеть, как она становится все меньше и меньше. Черт возьми, merde, он и был настоящим ублюдком. Теперь, стоя между ним и стеной без зимней одежды, она была такой маленькой. Маленькой и золотой.

Он видел следы от купальника, бледную кожу на груди и животе. Бикини ускользнуло – а жалко! – из его ума, сменившись тем скромным обтягивающим костюмом, в котором она, похожая на дельфина, плавала в бассейне отеля. Дельфин, пойманный и помещенный в океанарий.

Она была немыслимо прекрасна. И была в его руках. Теперь, когда все ее внимание обращено к нему, он, может быть, сможет напомнить ей, каким очень-очень хорошим он может быть, когда сохраняет контроль над собой.

Люку казалось, что для восстановления самоконтроля придется ловить руками все эти атомы, свободно летящие сквозь просторы вселенной. Несколько штук он поймает, но остальные просто уплывут из рук. При этом одни атомы будто смеются, а другие светятся, словно истекают из сверхновой звезды.

Люк поднял Саммер, как младенца.

– О, я не оставляю женщин на полу, когда закончу с ними.

Он направился к кровати со ждущим мягким пледом и подушками.

Она отвернулась от Люка. Он только что сказал такое, что причинило ей боль.

– Ты оставляешь их на кровати? – насмешливо спросила она.

Он нежно устроил Саммер среди подушек и скользнул рукой по ее волосам.

– Когда закончу.

Он ушел утром.

Они спали с полуночи до рассвета. Одной рукой он крепко обнимал ее за талию. Она всем телом тесно прижималась к его телу, а лицом он лежал на ее волосах, как на подушке. Перед тем как вылезти из кровати, он отвел волосы с ее лица, заправив прядь за ухо, и запечатлел поцелуй возле него. И она скользнула в столь туманный сон, что потом даже наполовину не была уверена, что спала. Он натянул плед повыше, подоткнул вокруг нее, заменив им свое тело, заправил ей под плечи и тихо ускользнул, едва шевельнув матрац. Почти бесшумно прошел по номеру. Она опять заснула, на этот раз крепче, и когда проснулась, то обнаружила на своем теле покрасневшие места там, где он прижимался к ней подбородком. Мышцы ее болели.

Внезапно матрац осел, и глаза ее испуганно раскрылись. Люк пристроился на краю и, оперев голову на руку, внимательно смотрел на Саммер. Она еще не совсем проснулась, и лицо ее казалось беззащитным. Но очень быстро вернулось обычное выражение, хотя и без прежней враждебности.

– Pardon. Я разбудил тебя?

Она была совершенно обнажена, а плед соскользнул с нее. Она смутилась и покраснела. Почему управляет всегда он? Свой контроль он потерял прошлой ночью всего только на один краткий миг.

– Я думала, ты ушел на работу.