Природную тихость мичмана как рукой сняло.

— Ах, паразиты! — заревел Лукин. — Дармоеды ленивые. Ну, не осудите, поучу вас малость. Благослови, Господи!

С размаху он хрястнул кулаком того, кто был слева. Грабитель снопом рухнул в сугроб. Другой, даже не пытаясь выручить сотоварища, бросился наутек.

Лукин стряхнул снег с шубы, вновь натянул ее на левую руку. Он наклонился к грабителю, утопавшему в сугробе, пытаясь поднять его. Незадачливый разбойник не подавал признаков жизни.

С трудом переступая ногами, погружаясь выше щиколоток в снег, Лукин потопал в адмиралтейскую гауптвахту. Караульный офицер, освещенный неверным желтым светом свечи, что-то писал.

— Позвольте доложить! Я, кажется, лишил жизни человека… — Голос мичмана дрожал.

…Когда в сенях гауптвахты положили на пол разбойника, то все узнали в нем адмиралтейского плотника — бестолкового парня, лодыря и пьяницу. Нижняя челюсть его была разворочена страшным ударом, словно по ней прошлась с размаху баба, которой сваи заколачивают. На ладонь мертвеца была намотана прочная бечевка, на которой болтался массивный свинцовый набалдашник кистеня.

Мичман часто мигал:

— Господи, разве я хотел?.. Лучше бы шубу ему отдал. Все равно мала!

Про второго нападавшего дежурному он ничего не доложил. Лишь позже в кругу товарищей рассказал всю историю, добавив с грустью:

— Кто их, дураков, знает: может, есть им было нечего?

Историк писал про Василия Лукина: «Сила его была поразительная, но трудно было заставить его применить ее. Только в веселый час, и то лишь в кругу знакомых, он иногда показывал подвиги своей силы. Например, он легко ломал подковы, мог полчаса держать в распростертых руках пудовые ядра, одним пальцем вдавливал гвоздь в корабельную стену.

При такой необычной силе он был еще очень ловок и проворен. Беда тому, с кем он вздумал вступить в рукопашный бой. Подвиги в этом роде прославили его в Англии. Там с большим старанием искали с ним знакомства. Впрочем, и в России редко кто не знал Лукина».

В Англии по делам морской службы Василий Лукин пробыл два года и действительно дал немало поводов местным журналистам говорить о «нечеловеческой силе лихого русского капитана» (он уже командовал кораблем).

Однажды он отправился с двумя десятками матросов на берег. Следовало принять такелаж. Теперь невозможно установить истину, но, как сообщали газеты того времени, между матросами Лукина и командами двух английских судов «произошел инцидент». Англичане, пользуясь своим знанием приемов бокса, который в те времена так и назывался — «английским», и еще более полагаясь на значительное численное преимущество, придрались к русским, затеяли потасовку.

На берегу собралась огромная толпа. Никто не сомневался, что дети берегов Альбиона проучат этих «сибирских увальней».

Лукин пытался было примирить стороны. Но куда там!.. Англичане уже встали в боксерскую стойку: боком к соперникам, угрожающе выдвинули вперед левую руку, а правой стали наносить хорошо натренированные удары.

Василий страдал неимоверно. Он видел, как англичане выводят из строя одного за другим его матросов. Ради истины заметим, что «хозяева ринга» вели себя вполне по-джентльменски: по двое на одного не нападали, ниже пояса не били.

Возле Лукина громадный, поросший рыжим волосом, буйно торчавшим из-под тельняшки, английский шкипер свалил на причал матросика, лишь недавно начавшего службу, уроженца Калужской губернии.

Матросик, получив удар кулаком в нос, рухнул на причал, обливаясь кровью.

Англичанин под восторженные крики толпы, ухмыляясь, спокойно дожидался, пока матросик не поднимется на ноги. Тогда он еще одним ударом уложил его на причал.

Скрипнул зубами Лукин, не выдержало его сердце. Еще дома, после печального происшествия на Адмиралтейской площади, он дал себе зарок: в мирное время силу свою на людях не проявлять.

— Да зарок дал для дома! — простонал Лукин. — А тут ведь чужбина, да и началось что-то вроде боевых действий. Ведь он матросика убьет…

Шагнул Василий вперед. Рыжий шкипер сжал волосатые кулаки, встал в позицию, угрожая левым кулаком русскому парню, правой рукой прикрывая подбородок.

Если бы Лукин владел терминологией, то он знал бы, что нанес удар, который у зарубежных атлетов называется свинг. Но Лукин без всяких знаний так махнул правой ручищей, что шкипер замертво рухнул на причал, широко раскинув руки и глядя мутным взором на легкие облака в небе.

Теперь Василия уже нельзя было остановить.

Ударами слева и справа он укладывал чуть ли не в штабеля противников. Но вот кто-то схватил сзади его за шею, пытаясь повалить навзничь. Лукин, резко повернув туловище, так швырнул нападавшего, что тот, описав по воздуху дугу, рухнул с причала в воду.

Несколько десятков английских моряков, боясь попасть под пудовые кулаки русского «боксера», под улюлюканье собственных зрителей ретировались с места поединка.

Но далее случилось такое, что поразило англичан до крайнего изумления. Откачав не без помощи забортной воды шкипера, пострадавшего от его руки, Лукин подарил ему золотой червонец.

— Русский маринер — настоящий джентльмен! — таково было заключение англичан.

Что касается команды Лукина, то она направилась бодрым маршем на свое судно, громко горланя только что вошедшую в моду песенку на слова бывшего солдата, а теперь сенатора и кавалера Державина:

…Гордые англичане не пожелали терпеть позор, вызвали Лукина на поединок. С этой целью они подобрали какого-то монстра, обладавшего чудовищной силой, ростом с корабельную мачту, обученного всем приемам бокса.

Когда парламентарии явились на корабль к Лукину, тот отверг это предложение, даже не пожелав взглянуть на заморское чудо.

— Господа! — обратился на чистейшем английском языке Василий к англичанам. — Ваше предложение не могу считать серьезным.

— Русский джентльмен, видимо, не намерен биться с английским джентльменом? — не без злорадства спросили парламентарии. — Тогда пусть он об этом заявит письменно.

— Согласен! — И Василий, начертав несколько слов на бумаге, протянул ее парламентариям.

Те прочитали и от удивления округлили глаза: «Буду биться лишь с четырьмя джентльменами — по порядку с каждым».