классно было, но тут к ним в подвал парочка ребят незнакомых зашла. Девчонка и пацан. Пацан-то обычно выглядел, как все пацаны — пальто зимнее серо-зелёное такое, шапка чёрная из кролика и валенки, — а девчонка какая-то чудная. Во-первых, на ней ни пальто, ни шубы, ни хотя бы куртки не было! И шапки тоже никакой. Правда у неё волосы густые. Такой, наверное, шапка и вовсе не нужна. Хотя нет, нужна! Уши-то у неё открытые. Всяко мёрзнуть должны!

Ну да ладно, что уши? Одета она была не в юбку, как все нормальные девчонки одеваются, а в просторные штаны! Ещё и ремень широкий, офицерский, как у папки, в брюки продет. На ногах ботинки, какие пацаны носят. На шнуровке, с толстой подошвой, носки пыльные и поцарапанные. Короче, если бы не косички и не противный девчачий голос, точно на пацана похожа была бы.

Ах, да, одежда! Сверху на ней свитер тонкий надет, без воротника. Такой, знаешь, чёрненький, с небольшим вырезом на груди. Ну, девушки такие свитера носят. А на голой шее цепочка золотая поблескивает. Наверное, медальон носит, а в нём клок волос своего возлюбленного. Слышали мы уже про такое. Как она в такой одежде не мёрзнет?

То что она не из их подъезда и даже не из их дома, это совершенно точно! Такую трудно не заметить. Красивая. Только сисек совсем нету. Маленькая, наверно, ещё. Лет десять, может, одиннадцать. Просто ростом выше них с Петькой. Наверное, на целых полголовы, а может, даже и больше. Трудно сказать, когда издалека смотришь. Такое, кстати, часто бывает. Вон у них в классе половина девчонок примерно такого же роста. Только у некоторых из них сиськи, хоть и маленькие, но всё же имеются.

Зашли, значит, и прямиком к сломанной кушетке, на которой Соловей со Светкой устроились. Подходят и пацан начинает выступать! Вы, мол, чего здесь расселись? Эту кушетку мы сюда приволокли! Для вас, что ли, старались? Главное, не боится почему-то! Соловей парень высокий, а силища у него в руках и, особенно, в кулаках такая, что его даже взрослые дядьки побаиваются. Наверное, в этом полумраке просто не разглядели. Я бы, например, побоялся с ним так разговаривать. И Петька потом удивлялся. Говорит, сразу неладное почуял, потому что эти двое как будто специально задирались!

Ну Соловей встаёт с кушетки, конечно, и ухмыляется. Хотел что-то пацану чужому ответить, но не успел. Девчонка эта — она рядом с пацаном стояла — вдруг пискнула что-то непонятное, как-то вывернулась вся, только локти мелькнули, и — бац! — Соловью каблуком ботинка куда-то по животу заехала. Светка взвизгнула, слетела с кушетки и в сторону! Мы с Петькой тоже отошли на всякий случай.

Я, помню, ещё подумать успел, что Соловей этих двоих за такую наглость сейчас по стенам размажет, но ошибся. Он вообще ни слова не сказал, а только закряхтел, схватился руками за живот и начал пополам сгибаться. А девка эта, как будто ей мало показалось, как звезданёт его носком ботинка по роже! У Соловья голова вверх подлетела и хрустнуло громко! Светка тут вообще завизжала!

Соловей упал спиной прямо на кушетку и сполз на пол. Жопой на полу сидит, а в поясе как будто переломленный. Откинулся назад, а плечи кушетки не касается. Голова вообще назад свисла. Один подбородок окровавленный видно и ещё кадык на шее. И не шевелится. Вот тут по-настоящему страшно стало! Показалось, что девка эта жуткая его насмерть убила. А она поворачивается к своему пацану и спокойненько так сообщает:

— Четыре передних зуба и три нижних ребра справа. Добавить или на первый раз достаточно?

А пацан вразвалочку подошёл к Соловью, посмотрел на него и так, и эдак, даже на кушетку в валенках своих грязных забрался и наклонился над его головой. Бормочет оттуда с кушетки:

— Достаточно… Ты забыла про сотрясение мозга…

А потом спрыгнул он на пол, разворачивается к Светке и говорит:

— Когда очухается, передай, что это ему за Наташку Колокольцеву! Запомнила?

Та кивает, а у самой глаза по полтиннику и зубы стучат. Перетрухнула она конкретно! А девчонка эта злая добавляет с усмешечкой:

— Если в больницу к нему пойдёшь, передавай ему пламенный привет и скажи, что мы желаем ему скорейшего выздоровления. Я нипочём не успокоюсь, пока его инвалидом не сделаю! Тебе, сучка, тоже ноги повыдёргивать следовало бы, за то, что ты у себя дома седьмого ноября организовала. Жалко, что не дают мне лицензию на твой забой. Бога благодари! Я очень рассердилась! Наташку я крепко уважаю. Хорошая она девушка. Не чета тебе, шалава! Как погляжу, ты уже пытаешься пацанят малолетних к взрослым делам приспосабливать? Ну-ну… Смотри, Стручкова, плохо кончишь!

Сказала, развернулась и пошла. А пацан её цыкнул зубом, нам с Петькой подмигнул, как-то не очень умело на пол сплюнул и за нею следом побежал. Вот что она в нём нашла, спрашивается? Задохлик какой-то…

Глава 40. Ангелина Мазина

17 ноября 1971 г.

Всю ночь они с мужем пробыли в больнице. Уже под утро к ним вышел хирург. Видно, что устал. Языком едва шевелит. Пробормотал только, что сын жить будет, но прогноз плохой. Скорее всего подвижность от пояса и ниже полностью утрачена. Хорошо что следом за ним из отделения сестра вышла. Она и оказала ей помощь. Почернело у неё в глазах от такого известия, и завалилась она прямо на пол. Хорошо что головой об кафельный пол не ударилась. Шапка песцовая уберегла.

Плохое на этом не закончилось. Вот уж правду говорят: пришла беда — отворяй ворота! Быстро прикатили каталку, двое санитаров и медсестра её раздели, уложили и привезли в смотровой кабинет. Там переложили её на кушетку, вкололи успокоительное и санитары ушли. А Толя стоит рядом, смотрит на неё сверху вниз и морщит лоб. Потёр его и вдруг отдёрнул руку. Посмотрел на свои руки, и глаза его удивлённо округлились. Оглянулся, увидел зеркало над умывальником, подскочил к нему, взглянул на себя и как заорёт! Кричит непонятное: «Кто это? Это не я! А где же тогда я?!»

Сестра переполошилась, выбежала, а муж мечется по смотровой, натыкается на мебель, ерошит волосы, а на лице такой ужас написан, что она тоже испугалась. Это несмотря на то, что успокоительное начало действовать. Спрашивает его: «Что с тобой, Мазин?», а он смотрит на неё совершенно безумными глазами и вдруг выдал: «Вы кто, тётенька?» Тётенька! Нет, вы слышали такое? Двадцать четыре года