Кое-кто предполагает, что эти примитивные инструменты использовались для обмена информацией, но другие считают, что они были важной составляющей ритуалов, которые начинали разрабатывать наши предки. По-видимому, высокая потребность в ритуалах присуща человеческому коду. Ритуал состоит из последовательности действий с использованием жестов, слов и предметов и исполняется в священном месте в соответствии с установленными правилами. Со стороны ритуал часто может показаться бессмысленным или нелогичным, но для причастных к нему он бывает важным средством сплочения коллектива. Во многих таких ритуалах значительную роль играет музыка. Пение в хоре или игра в ансамбле – поразительное средство объединения разрозненных индивидуальностей. Те песни, которые мы поем на трибунах стадиона, сплачивают нас в единое целое, противостоящее болельщикам противника.

Возможно, именно эта способность музыки сплачивать группы людей и дала представителям вида Homo sapiens, мигрировавшим в Европу, преимущество при встрече с неандертальцами. Как писал композитор Малкольм Арнольд: «Музыка – это социальный акт общения людей, жест дружбы, самый сильный из всех». Созданные 40 000 лет назад палеолитические флейты, найденные в Германии, возможно, позволяли нашим предкам общаться друг с другом на больших расстояниях. Люди быстро поняли, что музыка может быть могущественным элементом ритуалов, изменяющих сознание. Как показывают многочисленные практики шаманизма, повторения способствуют изменению состояния нашего сознания. Наш мозг имеет естественные ритмы электрической активности, соответствующие его различным состояниям. Вводящая в транс музыка использует тот факт, что ритм, отбиваемый со скоростью 120 ударов в минуту, лучше всего приспособлен для стимуляции галлюцинаций у человека. Из современных экспериментов мы знаем, что вмешательство в сигналы, поступающие сразу в несколько органов чувств, может вызывать в сознании странные ощущения отделения от собственного тела. Например, используя сочетание осязания и зрения, можно создать у человека иллюзию, что искусственная конечность является частью его тела. Поэтому рядом с этими доисторическими музыкальными инструментами мы часто находим специи или травы, которые в дополнение к звукам придавали ритуалам еще и запахи. Может ли алгоритм, не имеющий физического воплощения, приблизиться к пониманию той способности изменять наше тело и наш разум, которой обладает музыка?

По мере развития цивилизации музыка продолжала быть частью мира ритуалов. Величайшие достижения в музыке, от Палестрины до Баха и Моцарта, часто бывали связаны с религиозным контекстом. Существуют гипотезы, утверждающие, что концепция Бога возникла у человека с появлением нашего внутреннего мира. Вместе с развитием сознания пришло и потрясение от осознания существования внутреннего голоса. Это переживание, должно быть, было чрезвычайно пугающим. Ритуалы и музыка могли усмирить и эти внутренние голоса, и силы природы, которые казались подходящим вместилищем для богов.

Все это кажется очень далеким от логичного, лишенного эмоций мира компьютеров. Алгоритмы, несомненно, научились производить звуки, затрагивающие наши чувства. Теперь на алгорейвах используются алгоритмы, реагирующие на пульсацию толпы и помогающие диск-жокею выбирать именно ту музыку, которая заставит публику танцевать и дальше. DeepBach сочиняет все новые религиозные хоралы, которыми могут славить Бога церковные хоры. Но внутри самой машины ничто даже не шелохнется, хотя кажется, что эти алгоритмы сумели разгадать музыкальный код. Они остаются всего лишь нашими инструментами, потомками доисторических гуделок.

Когда я сидел рядом с Демисом Хассабисом на одном из заседаний Королевского общества, посвященном влиянию, которое машинное обучение в будущем окажет на общество, у меня родилась идея. Мой экзистенциальный кризис со всеми сомнениями относительно того, останется ли работа математика человеческой, начался из-за созданного Хассабисом алгоритма AlphaGo. Незадолго до этого и меня, и Хассабиса приняли в члены Королевского общества, что является одной из величайших почестей для ученого. Так вот, если Хассабису удалось создать алгоритм, получивший 9-й дан по го, сможет ли он добиться, чтобы его алгоритм сформулировал доказательство математической теоремы, за которое его смогут избрать в члены Королевского общества?

Но, когда я повернулся к Хассабису и бросил ему этот вызов, меня ожидал своего рода сюрприз. «Мы над этим уже работаем», – прошептал он в ответ. Судя по всему, от них не укрылось ничто. Как он объяснил после заседания, у него уже есть группа, которая пытается заставить алгоритм научиться на доказательствах, разработанных в прошлом, как создавать теоремы будущего. Хассабис предложил мне заехать в Deep-Mind оценить успехи этой работы.

Не без некоторого трепета я отправился выяснять, суждено ли математике вскоре стать очередной жертвой революции в сфере машинного обучения. Хотя в 2014 году компания Google купила DeepMind за 400 000 000 фунтов, Хассабис решительно настоял, что его детище должно остаться в Лондоне; поэтому его компания работает в составе лондонского кампуса Google, рядом с вокзалом Кингс-Кросс. Проходя через вокзал, я видел очередь из людей, надеявшихся сфотографироваться рядом со знаменитой платформой № 9¾ Гарри Поттера. Мне пришло в голову, что для встречи с настоящим волшебством им следовало бы отправиться в соседний дом.

Во всем комплексе Google царит атмосфера современного оксфордского колледжа; все сделано для того, чтобы создать условия, лучше всего позволяющие ученым сосредоточиться на глубоких размышлениях. Сотрудники Google могут круглосуточно получать бесплатную еду, а бариста всегда готовы заправить их мозг кофеином. Там есть 90-метровая беговая дорожка, бесплатный массаж и даже курсы кулинарного мастерства, которые ведет Дэн Баттен, повар, работавший с Джейми Оливером, – правда, учитывая наличие бесплатной еды, кажется, что тут речь идет скорее о развлечении, чем о питании. Когда же в мозгу сотрудника Google случается перегрузка, можно отключиться в одной из «спальных капсул» (Nap Pod), разбросанных по всему зданию.

Все это происходит во временных помещениях, пока по соседству возводится суперсовременный новый комплекс зданий Google. Это здание, которое спроектировали датский архитектор Бьярке Ингельс и британский дизайнер Томас Хезервик, автор чаши для олимпийского огня лондонской Олимпиады 2012 года, обещает быть необыкновенным. Кое-кто называет его «землескребом»: его длина будет равна высоте лондонского «Осколка»[91]. Если судить по другим площадкам Google, там будет на что посмотреть. В здании у вокзала Виктория есть комната с музыкальными инструментами, на которых сотрудники могут играть в свободное от работы время. На кампусе в Маунтин-Вью, штат Калифорния, есть собственный боулинг. Новая площадка у вокзала Кингс-Кросс ничем не уступит своим соперникам: там будет плавательный бассейн олимпийского размера и потрясающий сад на крыше, в котором сотрудники смогут отдыхать от программирования или, если захотят, программировать. Сад будет выдержан в трех тематических направлениях – «плато», «сады» и «поля»; в нем будут расти клубника, крыжовник и шалфей. Роскошь зданий Google – ясный признак экономического бума в сфере машинного обучения. Но пока что я направился к высотному дому № 6 на Панкрас-сквер.