– Успокойся, я тебя прошу. – Екатерина Васильевна подошла к сыну. Попыталась его обнять, но Максим отстранился. – Ты же сам предлагал избавиться от всего, что нас связывало с картиной и… Серёжей. Разве нет?

– Но…

– И ты был прав. У меня рука не поднималась. Прости, надо было сказать тебе, но я испугалась, что ты… – Екатерина Васильевна, прикрыв глаза, глубоко вдохнула. – Мы в понедельник уезжаем. Все вместе. Паша уже договорился.

– Уезжаем? – Максим наконец опустил руку со скиталой.

– В Курск. Там у Паши двоюродная сестра.

– Тётя Юля?

– Да. Ты ведь её знаешь. Юля к нам приезжала… Так что поживём пока у неё.

– Курск…

– Давно следовало уехать, – сказал Корноухов.

Его первые слова. Услышав их, Дима вздрогнул. Страх, несмотря ни на что, тлел в груди, готов был вспыхнуть от любого дуновения.

Когда в противоположном углу комнаты что-то зашелестело, Дима опять вздрогнул, и дрожь холодной пульсацией прошлась по телу. Дима резко повернул голову. Совсем забыл про сестру, будто в самом деле уверился, что она убежала в окно. Аня стояла возле подоконника. Бледная, напуганная не меньше Димы.

– Я позвонил Юле, когда ещё Погосян показал тот символ с картины Берга, по скайпу. – Корноухов старался говорить как можно более спокойно. Такого приёма он явно не ожидал.

– Символ… – Максим бросил скиталу на кровать. Отошёл к столу и теперь смотрел на раскрытое меню, словно вдруг решил заказать рагу или отбивную. – Ты поэтому перевесила маску к себе? Знала, что она нужна для расшифровки?

– Расшифровки? Господи, Максим… О чём ты? Может, объяснишь, зачем всё это? Почему ты следил за Пашей?

– Мы никуда не поедем.

– Что?

– Никакого Курска. То есть… вы можете ехать, но я останусь.

– Не говори глупостей.

Екатерина Васильевна сделала знак Корноухову – тот хотел вмешаться в разговор, но она ему не позволила.

– Я говорила с Ламарой…

– Кто это?

– Жена Андрея, я тебе говорила. И… Андрея ведь так и не нашли. В музее ему подобрали замену. Пока временную. Но никто не надеется… Это стало слишком опасно. Паша прав, нам давно следовало уехать.

– Мы не можем вот так трусливо убежать, – прошептал Максим, не поднимая взгляда.

– Если думаешь, что это трусость, хорошо, пусть будет так.

– Трусость.

– Называй как хочешь. И, знаешь, твой отец мне говорил то же самое.

– Твой отец? Раньше ты называла его Серёжей.

– Перестань. И просто выслушай. У нас… с Серёжей было много общего. Поверь, это так. Но мне иногда не хватало смелости делать то, что он делал. А когда родился ты, я поняла, что это не трусость. Это осмотрительность. Рациональность. Понимаешь? Твой отец… Серёжа был на порядок смелее меня. И что? Где он теперь? Без семьи, без сына. Может, погиб где-нибудь…

– Нет, мам. Трусость есть трусость. Как её ни называй. Но я тебя понимаю, поэтому и говорю, что тебе действительно лучше уехать. А я останусь.

– Твой отец всегда был таким же категоричным.

– Не говори мне, что я такой же! Я не он! – Максим ударил кулаком по столику.

– Я этого и не говорила.

«Четвёртый этаж», – вспомнил Дима. Хостел располагался на четвёртом этаже. Небольшой, на пять номеров, из которых два двухместных, три четырёхместных и один шестиместный. Рейтинг на «Букинге» – почти восемь баллов. Девять баллов за тишину и расположение. «Двадцать минут пешком до Кремля». «Вид на старую Москву», что бы это ни значило. С четвёртого этажа! Дима почувствовал, как страх окончательно стих. Он в самом деле решил, что Аня и Максим выпрыгнули в окно? Дима стиснул челюсти, чтобы не рассмеяться. А смех всё рос, пробивался, заставлял до боли напрягать живот. Наконец прорвался тонким, едва различимым стоном, чем только усилил накатившую весёлость. К счастью, никто не обратил на него внимания.

Дима опустил голову и ладонью прикрыл себе рот. Покашлял для вида.

– Сбежать? – тихо продолжал Максим. – После всего, что они сделали? С Абрамцевым, с Покачаловым? Со всеми нами?

– Мы всё равно ничего не докажем. Предлагаешь пойти в полицию? И что им сказать?

Вернулась Кристина. Кажется, появление Корноухова её не сильно напугало. По меньшей мере, она этого не показала. Только тихо поздоровалась и прошла в комнату. Села на свою кровать, к стене. Скрестила ноги, подложила под спину подушку и выложила из пакета три пачки чипсов и маленькие упаковки сока с трубочкой. Неуверенным жестом предложила остальным присоединиться. Ей никто не ответил.

Кристина вела себя слишком спокойно, будто и раньше знала о невиновности Павла Владимировича. Впрочем, после всего, через что ей пришлось пройти, такая выдержка не должна была удивлять. В отличие от Димы, она бы не онемела в страхе – как и Максим, выступила бы вперёд и постаралась бы хоть что-то придумать.

– Они вернули себе картину, всё закончилось. – Екатерина Васильевна подошла к сыну. – Но мы не будем рисковать. Нужно уехать. Переждём. Знаю, тебе ещё нужно сдать экзамены. Я поговорю с вашим деканом. Объясню, что у нас возникли сложности. Уверена, он не станет возражать, если остаток семестра ты будешь готовиться самостоятельно. На сессию вернёшься в Москву. А потом… Можно будет перевестись в другой вуз.

– Нет.

– Ты не понимаешь…

– Нет, мама, это ты не понимаешь. – Максим повернулся к ней. Теперь говорил уверенно, почти строго. – Если ты думала, что всё закончилось, ты ошибаешься. На Кристину напали уже после того, как Скоробогатов добрался до картины.

– Макс…

– Нет, Кристин, хватит. Пора открыть все карты. Это зашло слишком далеко, – Максим посмотрел на Кристину. Подождал, пока она кивнёт. – Да, мам. Кристину избили. Двое держали её за руки, а третий бил по лицу. И да, я почти уверен, что это всё Скоробогатов. Ты сама о нём говорила.

Екатерина Васильевна в ужасе села на край кровати.

– А ещё они сломали руку моему сокурснику. Чтобы добраться до меня.

Максим рассказал маме обе истории. Не упустил ни одной детали. Затем, не давая ей возможности прийти в себя, выложил всё, что за последние дни узнал о Скоробогатове. Упомянул Покачалова и то, как они с Аней ходили в «Изиду». Упомянул оставленный в «Старом веке» блокнот и замену преподавателя в университете. Наконец показал Екатерине Васильевне зашифрованное письмо отца. Точнее, ленту из вырезанных полосок с шифровкой.

– «В глазах смерти увидишь мою жизнь». Ты знала об этом? Поэтому решила избавиться от маски?

– Нет. Не знала. Я… Что было в письме?

– Я покажу! – Дима оживился.

Поднялся со стула. Начал объяснять, как наложить шифровку на резьбу скиталы, как использовать ключевое слово «Изида». Чувствовал, что монотонная последовательность его успокаивает.