Его имя вызывает привычную боль в груди. Наверное, сейчас он забывает меня, забывает нас: девочку, которая умерла, и девочку, которая сошла с ума. Нас вытесняют новые воспоминания, новые девушки, новые поцелуи, словно ил, оседающий на дне реки. – Он в Нью-Йорке.

– Вовсе нет. – Теперь она выкладывает продукты из холодильника на пол: морковь, соевое молоко, тофу, оранжевый веганский сыр. – Я утром видела его маму в магазине. Такая приятная женщина. Такая спокойная, чистая энергетика. В общем, она сказала, что он дома. А где имбирь? Уверена, я брала…

На мгновение я теряю дар речи.

– Он дома? – повторяю я. – Что ты имеешь в виду?

Прежде чем вернуться к своему занятию, она бросает на меня быстрый понимающий взгляд через плечо.

– Не знаю. Думаю, он приехал на выходные. Может, соскучился по дому.

Соскучился по дому. Боль в моей груди, дыра, которая осталась там после смерти Дары и стала еще больше, когда Паркер уехал, похожа на тоску по дому. И я понимаю: Паркер означал дом для меня. Год назад он ни за что бы не приехал домой, не сказав мне об этом. Но год назад он не знал, что я – сумасшедшая. Год назад я и не была такой.

– Вот он. Спрятался за апельсиновым соком. – Тетя Джекки выпрямляется с имбирем в руках. – Как насчет смузи?

– Может, чуть позже.

В горле сжалось так, что я даже воду не смогу проглотить. Паркер всего в пяти минутах от меня, даже в двух, если пойти по короткому пути, через посадку, и все же он как никогда далек от меня.

Мы целовались этим летом. Он целовал меня. Но мои воспоминания о том времени расплываются, словно кадры из старого кино. И кажется, что все это было не со мной.

Тетя Джекки хмурится.

– С тобой все в порядке?

– Да, – отвечаю я и заставляю себя улыбнуться. – Просто немного устала. Думаю, мне стоит ненадолго прилечь.

Кажется, она мне не верит. Но решает не давить на меня.

– Я буду здесь, – говорит она.

Наверху я направляюсь в комнату Дары, точнее – в ее бывшую комнату. Теперь здесь будет гостевая спальня – чистая, безликая и украшенная нейтральными репродукциями Моне на стенах, покрытых краской оттенка № 12. Комната стала казаться намного больше, чем раньше, не только потому, что из нее убрали все вещи Дары, но и потому, что ее самой теперь здесь нет, такой большой, живой и реальной. Рядом с ней все казалось маленьким.

И все же нам хватило несколько часов, чтобы стереть все следы ее присутствия. Все, что она покупала, получала в подарок, любила, хранила, все что накапливалось в ее комнате годами, было рассортировано, сложено по пакетам или выброшено – меньше чем за день. Как легко нас, оказывается, стереть.

В воздухе все еще витает легкий запах жженого шалфея. Я еще сильнее распахиваю окно и вдыхаю свежий воздух, запах лета постепенно сменяется осенним. Голубой и зеленый увядают и превращаются в оттенки янтаря.

Я стою, прислушиваясь к ветру, который шелестит в розовых кустах, и вдруг замечаю яркий взрыв цвета, словно красный шарик застрял в нижних ветках старого дуба.

Красный. Сердце уходит в пятки. Это не шарик, это клочок красной ткани, обмотанный вокруг ветки.

Флаг.

Сначала мне кажется, что это ошибка. Совпадение, обман зрения, какой-то мусор, случайно застрявший в ветвях. И все же я бегу вниз, игнорируя все вопросы тети, и выскакиваю на улицу.

– Ты вроде хотела прилечь?

На полпути к дубу я понимаю, что забыла обуться. Земля под моими ногами такая холодная и влажная. Я подбегаю к дубу и вижу красную футболку из ФэнЛэнда, развевающуюся на ветру. И не могу сдержать громкий смех. Этот звук меня удивляет. Прошло столько времени, может, даже много недель, с тех пор как я в последний раз смеялась.

Тетя Джекки права. Паркер дома.

Он распахивает дверь прежде, чем я успеваю постучать, и хотя с момента нашей последней встречи прошло всего два месяца, я отступаю, внезапно смущенная. Он выглядит как-то по-другому, хоть и одет в одну из своих обычных дурацких футболок («занимайтесь любовью, а не созданием крестражей[12]») и мягкие джинсы, исписанные чернилами, когда он однажды заскучал на уроке математики.

– Ты схитрила, – говорит он.

– Я уже слишком старая, чтоб лазить через забор, – отвечаю я.

– Понятно. Форт все равно завален старой мебелью. Стулья выглядят довольно угрожающе.

Наступает тишина. Паркер выходит на порог и закрывает за собой дверь, но между нами все еще несколько футов, и я чувствую каждый дюйм. Я убираю волосы за уши, на секунду чувствую под пальцами шрамы, как бывало, когда я была ею.

Все дело в чувстве вины, объяснил мне доктор Личми. Вина – это очень сильная эмоция. Она заставляет тебя видеть то, чего нет на самом деле.

– Значит, ты дома, – говорю я, когда тишина затягивается.

– Только на выходные. – Он садится на старые качели, которые трещат под его весом. После минутного замешательства он указывает на подушку рядом с собой и добавляет: – У отчима день рождения. Кроме того, Уилкокс умолял помочь с закрытием парка. Он даже предложил оплатить мне перелет.

Завтра ФэнЛэнд закроется на зиму. Я была там только однажды за последнее время, вместе с Мэдлин Сноу. Было невыносимо терпеть все эти взгляды, мягкие и опасливые, словно я какой-то старинный артефакт, который может рассыпаться в прах, если неправильно с ним обращаться. Даже Принцесса вела себя очень мило со мной.

Уилкокс оставил мне несколько сообщений с вопросом, приду ли я помочь с закрытием и принять участие в вечеринке с пиццей. Я пока не ответила.

Паркер отталкивается от пола и качает нас. При каждом его движении наши колени сталкиваются.

– Как дела? – спрашивает он тихо.

Я засовываю руки в рукава. Пахнет его привычным запахом, и я разрываюсь между желаниями уткнуться лицом ему в шею и убежать.

– Нормально, – отвечаю я. – Лучше.

– Хорошо. – Он смотрит в сторону. Солнце садится за деревья, потягивая сквозь ветви золотые лучи. – Я волновался за тебя.

– Ну, я в порядке, – отвечаю я слишком громко. Волнуется – значит, что-то не в порядке. Волнуются родители и мозгоправы. Именно поэтому я не хотела видеться с Паркером до его отъезда в Нью-Йорк и не отвечала на сообщения, которые он присылал мне, пока был в колледже. Но ему, кажется, больно, и я решаю добавить: – Как тебе Нью-Йорк?

С минуту он обдумывает свой ответ.

– Громко, – отвечает он, и я смеюсь. – И крысы там все же есть, хоть они пока и не нападали на меня, – он замолкает. – Даре там понравилось бы.