Полицейский заказал чашку кофе навынос и покинул закусочную.

Генри позвонил. Автоответчик сообщил ему манхэттенский номер, по которому можно было связаться с владельцами машины. Он не был готов к этому и сделал второй звонок. Он взял ручку у официантки, но уронил ее в решительный момент и снова не успел записать номер.

– Scheisse! – воскликнул он, несколько человек посмотрели на него.

Он готов был сдаться, но я предложил ему позвонить в третий раз.

– Этот автомобиль уже обошелся мне в пятнадцать центов! – пожаловался Генри.

Я заплатил за третий звонок и записал манхэттенский номер. С одной стороны, мне хотелось помочь Генри, чтобы он по достоинству оценил меня, но, с другой стороны, я не хотел, чтобы с моей помощью он покинул Нью-Йорк. Однако само по себе выяснение номера не казалось мне опасным. Я не думал, что спасение Генри в «катлассе».

Мы вернулись в Нью-Йорк, и на следующий день Генри позвонил владельцам «катласса». Это была супружеская пара, Флешманы, очевидно евреи. Генри обронил несколько имен людей, которых знал в Истгемптоне и Саутгемптоне, и это произвело на Флешманов впечатление. Он договорился встретиться с ними вечером, числа 30-го, чтобы обсудить покупку автомобиля. Генри думал, что при личной встрече сможет добиться лучшей цены, чем по телефону.

У него было хорошее предчувствие относительно «катласса», так что он прекратил охоту за автомобилями и теперь большую часть времени проводил с Марджори, бывшей невестой, поскольку бросил ее в канун Нового года, чтобы побыть с Вивиан Кудлип.

Я много спал и несколько раз сходил в кино. Было приятно отдохнуть от службы. Еще я прочел два романа Грэхема Грина. Они были не о джентльменах, но очень английские, что делало чтение приятным.

Пару раз я испытывал искушение вернуться к «Салли», но решил держаться дисциплинированным, чтобы не попасть в беду, потому что знал, что если задержусь там, то, без сомнения, совершу что-нибудь, о чем потом буду сожалеть.

Для встречи с Флешманами Генри оделся в серые слаксы и синий блейзер. Они жили на углу Пятой авеню и Семьдесят второй улицы. Он очень надеялся, что встреча станет концом великих поисков автомобиля, но вернулся расстроенный и приунывший.

– Ничего не добился, – сокрушался он, усевшись на стул-трон. – Сезон в Палм-Бич наступает без меня.

– Флешманы не хотят продавать машину? – спросил я, втайне довольный.

– Она нуждается в слишком большой починке. Зажигание не работает, батарея не работает, радиатор проржавел. Украшение с капота украдено. Но муж готов продать его. Возможно, Гершон заставит «катласс» бегать, но жена хочет оставить его в качестве чулана. Вот почему там были чемоданы. Когда она на минутку вышла из комнаты, он признался, что она не может ничего выбросить или отдать из-за холокоста. Они – его жертвы.

– Они были в лагерях?

– Нет, успели уехать раньше, бежали из Германии, но они были довольно богаты и потеряли все. У него была кожаная фабрика. Нацисты разрушили ее.

– А как они здесь разбогатели?

– Еще одна кожаная фабрика, но жена сказала, что у них нет друзей. Они хотят, чтобы я продвинул их социально. Я рассказал им все, что знаю: развивать отношения следует только с теми людьми, которые могут помочь, с остальными не считаться и заниматься благотворительностью – именно так можно встретить нужных людей.

– Прекрасный совет, – сказал я.

– Реальный. Женщины в Нью-Йорке всегда стонут: «Он звонил мне каждый день. Я представила его всем. Теперь он больше не звонит». Вот так. Дружишь с кем-то, пока он не познакомит тебя с более подходящими людьми. Затем его бросаешь. Такова природа общества.

– В таком случае не смехотворное ли это занятие – быть членом общества?

– Я не член общества. Я просто получаю там бесплатные обеды. Только там я могу их получить.

На следующий день был канун Нового года. Шел снег. Генри собирался провести вечер с Вивиан, и, поскольку ему было к чему стремиться, а снег препятствовал поискам автомобиля, Генри сделал все от него зависящее, чтобы отвлечься от автомобильных скорбей. Мы провели вместе время после полудня и посмотрели несколько фильмов Дэнни Кайе на канале киноклассики: «Тайная жизнь Уолтера Митти», «Придворный шут» и «Старший инспектор». Генри подогрел на плите яблочный сок и добавил туда рому. Мы сидели на кушетках и выпивали.

– Не думаете ли вы, что мы слишком много пьем? – спросил я.

– Мужчины сталкиваются лицом к лицу с реальностью, женщины нет. Вот почему мужчины нуждаются в выпивке, – ответил он.

Это тянуло на афоризм. Я наслаждался выпивкой и кино. Выяснилось, что мы оба любим Дэнни Кайе. Это дало ощущение счастья. Я продолжал копить все, в чем мы были похожи, словно деньги в банке.

После второго фильма Генри спросил:

– Что случилось с Дэнни Кайе? Странная история. Он просто исчез, и это произошло еще до СПИДа.

– Вы хотите сказать, что Дэнни Кайе был геем? – в свою очередь, спросил я.

– Ну конечно. – Генри досадливо поморщился. – Они с Оливье были любовниками.

– Оливье тоже?

– Почему ты не знаешь таких вещей?! – Генри разгневался на мою невинность.

– Я не эксперт, как вы, по части сексуальной принадлежности знаменитых фигур XX века, – сказал я, защищаясь.

– Тебе и не нужно быть экспертом. Оливье был британцем, а британцы все гомосексуалисты из-за частных школ. Они так и не смогли этого преодолеть.

– Знаю. Вы говорили об этом раньше.

– Ну, некоторые вещи следует повторять.

– Не могу представить себе Дэнни Кайе и Лоренса Оливье, – сказал я.

– Вот именно! – воскликнул Генри с убежденностью. – Полные противоположности.

Я попытался представить их себе в постели.

– Кто был женщиной? – спросил я, сформулировав вопрос в терминах XIX века, что, по моему мнению, должно было смягчить Генри.

– Думаю, Дэнни Кайе. Он умел говорить с разным акцентом. Таким образом, у Оливье могла быть каждую ночь новая женщина… Но они оба были очень разносторонними.

После кино Генри решил вздремнуть, чтобы быть готовым к вечерним развлечениям. Я размяк от рома и яблочного сока, так что тоже прилег.

Когда я проснулся, Генри уже был в брюках и рубашке от смокинга. Увидев, что я больше не сплю, он поставил запись Этель Мерман с песнями Кола Портера. Это был его любимый альбом. Сейчас она пела «Все проходит».

– Потанцуй со мной, – потребовал Генри, перекрикивая музыку.

Такое предложение поступило в первый раз, и, хотя я стеснялся, я присоединился к нему. Оранжевый ковер стал нашим танцполом. Мы не брались за руки и не смотрели друг на друга, во всяком случае, Генри не смотрел на меня. Мы двигались поодиночке, но в близком соседстве. Генри, вытянув руки и изогнувшись, скользил, выделывая ногами па, как Фред Астер. Затем он начал кружиться и подпрыгивать, поднимая брови в такт музыке, чтобы потренировать лоб. Бесшумным шепотом он подпевал Этель Мерман. Я слегка пошаркал ногами, покачал бедрами, подпрыгнул раз или два, и мне стало очень хорошо.