– Мне просто любопытно, – сказал я.

– Не будь таким. Вот ты мне совсем не любопытен, – сказал Генри.

Меня это задело, но я не дал своим чувствам ходу.

– Когда вы начали ездить во Флориду? – спросил я.

– Я всегда туда ездил. Флорида зимой, Европа летом. До того как я вырос, я обычно ездил в Ки-Уэст. Там был Теннесси Уильяме. Ему нравилось быть рядом с моряками. Я ездил в Корал-Гэблз. В Палм-Бич я езжу приблизительно с семьдесят пятого – семьдесят шестого… почти двадцать лет… Мы приехали к озеру Ронкэнкома, – неожиданно сказал Генри, прочитав дорожный знак на шоссе, и снова повторил это слово, делая ударение на каждом слоге: – Рон-кон-ко-ма.

– Это индейское слово? – поинтересовался я.

– Да. Перед нами ледниковое озеро. Очень глубокое. Ныряешь в него и выныриваешь в Дариене, Коннектикуте или где-нибудь еще.

– Это следует из звучания?

– Это идет за звучанием, – сказал Генри и продолжил петь «Лорелею». Он достаточно много рассказал о себе, так что я не стал больше докучать ему вопросами.

Мы прибыли в Саутгемптон немногим после трех. Оставалось примерно полтора часа светлого времени. Мы не смогли найти улицу, где Генри видел машину, но наткнулись на «крайслер нью-йоркер», который продавали на заправке. Он был цвета бургундского и в великолепном состоянии.

– Очень хорошие линии, – отметил Генри. – По сравнению с ним остальные машины выглядят как таблетки от кашля.

Но цена на «нью-йоркер» оказалась больше двух тысяч долларов, так что надежды было мало. Когда я отъехал, Генри сказал:

– Он слишком хорош, чтобы мне достаться. Но даже кошка имеет право смотреть на королеву.

– Откуда это?

– Точно не знаю. Какая-то сказка о кошке, которая боролась за право видеть королеву, идущую в процессии. Но это могла быть и мышь. Даже мышь может смотреть на королеву.

Мы проехали вдоль домов, которые невозможно было разглядеть из-за гигантских кирпичных изгородей. Генри показал мне поместье Вивиан Кудлип, но я рассмотрел только запертые ворота.

Мы поехали дальше, чтобы увидеть океан, и, как всегда зимой, я удивился тому, что волны по-прежнему бьются в своем одиночестве, как будто они должны были существовать только летом, когда люди купаются в них. Мы вышли из машины, чтобы вдохнуть океанский воздух, но было слишком холодно, чтобы вообще дышать, – ветер был леденяще-пронизывающий, так что мы продолжили поиски.

Спустилась темнота, мы катались больше часа, разыскивая автомобили на продажу, что было нелегко, потому что в Саутгемптоне не было уличных фонарей.

Генри был страшно расстроен. К тому же он вспомнил, что видел автомобиль в Истгемптоне, а не в Саутгемптоне. Он поехал тогда прокатиться перед тем, как напиться на обеде в честь дня выборов в поместье Вивиан.

Мы отправились в Истгемптон. Я был уверен, что мы не найдем ни улицы, ни автомобиля, но Генри немедленно узнал улицу и был совершенно уверен, что святым Граалем нашего путешествия является представший нашим взорам скромный, деревянный дом. Шины авто перед ним были спущены, одна из дверных панелей проржавела, но в автомобиле был определенный шарм. Это был старый «олдсмобил-катласс». Генри постучал, хотя место выглядело мертвым. Никто не вышел.

– Давай посмотрим двигатель, – сказал он. В конце подъездной дорожки светилась лампа, может быть, она была на таймере. Я чувствовал себя неуютно, крутясь вокруг автомобиля. Похоже, это был район, где жили только часть года и часть лета – в некоторых окнах горел свет. Кто-нибудь обязательно должен был увидеть нас. Мог проехать мимо полицейский. Хороши бы мы были, если б нас застукали открывающими капот. Но я ничего не сказал. Не хотел, чтобы Генри повторил мне, что я слишком робкий.

Мы трудились над капотом, но он не поддавался. Генри выместил свое разочарование на мне:

– Какой от тебя прок? Никаких знаний в механике. Нужно было привезти Гершона!

– У Гершона нет автомобиля, чтобы доставить вас сюда, – сказал я, решив постоять за себя. Холод был такой, что я уже не мог переносить дополнительных оскорблений.

– Что правда, то правда, – признал Генри несколько примирительным тоном. – У тебя есть кое-какие хорошие качества.

Он попытался залезть в машину, чтобы открыть капот изнутри, но там лежали старые чемоданы. Мы оба гадали, что бы это могло значить. Все кнопки были опущены, но одна из задних дверей открылась. Замок оказался сломан. Генри забрался в машину, но не смог найти кнопки, открывающей капот. Он заставил меня посмотреть, но я тоже не смог ее найти. Во всем этом деле чувствовалась какая-то тайна. Нужно было поторапливаться. Даже Генри понимал, что вот-вот появится полиция.

Мы закрыли машину и сделали последнюю попытку поднять капот, но безуспешно. Генри схватился за украшение на капоте, которое напоминало вилку настройки, и оно откинулось назад.

– Может быть, это секретное устройство для открывания капота, – сказал Генри и принялся дергать украшение. У меня было такое же подвижное украшение на «паризьене». Оно было разработано так, чтобы сгибаться от ветра. Прежде чем я успел крикнуть: «Не делайте этого!» – Генри наклонил украшение донизу, и оно с треском отломилось.

– Scheisse! – заорал Генри. – Делаем ноги! Полицаи!

Мы вскарабкались в «паризьен», в руках у Генри осталось обличающее его украшение.

– Запомни номер телефона на табличке «Продается», – сказал он. – Теперь, когда у меня есть эта штука, я куплю к ней и остальной автомобиль.

Я запомнил номер и торопливо сдал назад.

– Не привлекай внимания, – приказал Генри.

Мы выехали на дорогу. Вандалы. Чтобы успокоить нервы, остановились пообедать в греческой закусочной. Мы умирали с голоду.

Прочитав похожее на талмуд ламинированное меню, заказали еду. Нас одолела депрессия – день прошел практически бесплодно. Мы угробили его на Саутгемптон и Истгемптон только для того, чтобы увидеть «крайслер нью-йоркер», который был Генри не по карману, и «катласс» со спущенными шинами.

Грудка жареного цыпленка немного оживила Генри. После того как мы поели, он отправился звонить по номеру, который я нацарапал на обрывке бумаги. Он не собирался признаваться в преступлении, потому что взаправду интересовался автомобилем. Если бы он купил его, то самолично приклеил бы злополучную вилку.

– Меня не заподозрят, – сказал он. – Только сумасшедший может отломать деталь машины, а потом звонить насчет самой машины, которая к этой детали прилагается!

– Ну почему же, может, вы тот преступник, который возвращается на место преступления, – сказал я.

– Не вгоняй меня в депрессию логикой дурацких детективных романов, – ответил Генри. И тут в закусочную вошел полицейский. Генри прошептал: – Я скажу, что ты ничего не знал… Может быть, смогу как-нибудь выкрутиться. Скажу, что меня свела с ума культура, в центре которой – автомобили.