Мы пережили эту ночь, дыхание Генри не остановилось. Я проснулся раньше, что было хорошо. Таким образом, он не узнал, что я спал на его кушетке. Ему бы не понравилось, что я изображаю из себя няньку.

Утром 1 января Генри страдал от чудовищной боли. На нем все еще были брюки и рубашка от смокинга, однако ему удалось подняться с пола и сесть на стул у телефона.

– Что для вас сделать? Может, отвезти к доктору? – спросил я.

– Нет. Доктора пасуют перед ишиасом. Я нуждаюсь лишь в бесконечном удовольствии и отсутствии обязанностей, так что надежды нет. Всякая деятельность, пусть даже самое незначительное движение, наносит моей спине неисправимый вред. Отвези меня лучше на конноспортивный праздник. Он отвлечет мои мысли от спины. Один раз Дороти Глейд, актриса из мыльной оперы, пригласила меня в Нью-Джерси, страну лошадей. И вместе со мной двух гомиков. Таких раз эдаких, что дальше некуда. Настоящие педерасты. С крашеными белыми волосами. Они сидели на пожарной машине и оттуда глядели на благородное общество и стипльчез. Вид у них был исключительно занудный, тогда как остальные неистовствовали. Я так и запомнил их на этой пожарной машине. Такого рода вещи меня отвлекают. Вот так поживают в Нью-Джерси.

Я был счастлив. Когда Генри делал комплимент Нью-Джерси, он делал комплимент мне.

– Почему эти мужчины на пожарной машине произвели на вас такое впечатление? – спросил я.

– Потому что им не было дела до того, что творится вокруг. Это был великий пример исключительного безразличия.

Я отправился в «Соль земли», чтобы взять нам кофе, роллы и газеты, и, когда вернулся, Генри как раз заканчивал телефонный разговор с Вивиан Кудлип. После того как они поговорили, он сказал:

– Вивиан спрашивала, как я. Я сказал: «Моя спина разрушается». Она сказала: «Это неправда. Я знаю, что ты имеешь в виду». Не думаю, что она слышала половину того, что я говорил. Нет толку в том, чтобы рассказывать ей о проблемах. Это ей докучает. Она любит только активных людей, как она сама. Обычно я активен. Но сейчас я на грани абсолютного падения. Ишиас. Налоги. Машины. Возможно, блохи. Это абсурдное существование.

Я не знал, как утешить его. Мы выпили кофе и прочли газеты. Учитывая состояние Генри, это было почти идиллическое времяпрепровождение. Оно длилось минут пятнадцать и не было прервано телефонным звонком. Генри ответил:

– О, привет, Гершон… Да. С Новым годом. Что со мной случилось? По-прежнему без машины и спина пошаливает. – Он повесил трубку со словами: – Гершон идет к нам. Он намерен выправить мне спину. Он уже делал это раньше. Когда он не может починить мою машину, он чинит мою спину. Он дилетант. Сейчас увлекается лодками. Хочет вступить в нью-йоркский яхт-клуб. Я сказал ему, что для начала нужно сбрить бороду. Денег у него достаточно, чтобы вступить, но вид не тот.

Гершон постучал в дверь, и я впустил его. Мы не виделись несколько недель. Под мышкой у него была коробка от ботинок и книжка, а на лице – неуверенная приятная улыбка стеснительного человека. Мы пожали друг другу руки.

– Спасибо, что пришли помочь, – сказал я с воодушевлением. Я перенял у Генри манеру превосходства в отношении Гершона, даже несмотря на то, что у него было больше денег, чем у нас обоих.

– Рад помочь, – ответил он.

– Ты с каждым днем становишься все больше похож на Бахуса, – сказал Генри. Он попытался привстать на стуле, чтобы приветствовать Гершона, но вместо этого издал стон, достойный короля Лира.

Гершон решительно прошел в комнату и положил принесенные вещи на белую кушетку.

– Позвольте поднять вас… и положить на пол. – Гершон, как всегда, запинался.

– Что?

– У меня с собой книга по… акупунктуре… Я прочел, на какие точки нужно нажимать.

– Ко мне нельзя прикасаться! Доступ к телу разрешен только терапевтам, одобренным королевской семьей!

– Зачем все так усложнять? – прошептал Гершон с нехарактерным напором. – Я выправил вас два года назад.

– Ты этого не сделал. Ты сделал только хуже.

– Вы снова смогли ходить. – И Гершон ухватил Генри за бедра своими невероятно мясистыми руками и поднял в стоячее положение. Лицо Генри сделалось алым от гнева.

– Тебя прислал сюда Беллман, чтобы убить меня.

– Сейчас я ударю вас по спине, как сделал два года назад, а потом уложу и сделаю акупунктуру. – Оказывается, Гершон мог быть таким командиром. Преданность его была очевидна. Он знал, что единственный способ помочь Генри – это не обращать на него внимания.

– Скажи Беллману, что он может оставить себе «Генри и Мэри всегда опаздывают», – сказал Генри. – А ты можешь взять машину. Это уже запротоколировано в завещании. Луис написал его прошлой ночью, когда я решил, что передозировал кодеин и вино.

Гершон проигнорировал попытку подкупить его и, обхватив руками, прижал Генри к своей мощной груди. Генри отвернулся, уворачиваясь от бороды Гершона.

– Пожалуйста, будьте осторожны, – попросил я.

Гершон опустился на колени вместе с Генри. Он был и впрямь могучий человек, способный поднимать автомобильные двигатели и тома Оксфордского словаря. Генри, инертный и ошеломленный, лежал лицом ко мне, правой щекой на оранжевом ковре. Вдруг глаза его расширились.

– Под кроватью… Я вижу свою маску для глаз!

Я достал маску и, присев на корточки рядом с Генри, вложил маску ему в руки. Он нежно погладил пальцами шелковые черные наглазники. Гершон листал страницы своей книги. Наконец он нашел то, что искал, – большую диаграмму человеческого тела с черными точками в разных местах.

– Сейчас я… нажму… на обе… ваши… ягодицы.

– Что? Убери руки. Бактерии. В шкафу есть палка от швабры. Используй ее.

Я отыскал для Гершона палку от швабры. Он положил книгу по акупунктуре рядом с Генри (она была открыта на диаграмме), встал над ним и скосил глаза в книгу. Ему явно были нужны очки. Затем он погрузил ручку швабры в левую ягодицу Генри. Он напомнил мне гондольера. Генри заорал, но оранжевый ковер заглушил его вопль.

Должен признать, я испытал странное удовольствие, наблюдая, как пытают Генри. Гершон давил палкой в его задницу до тех пор, пока крики не стихли, затем погрузил ее в новое место, раздались новые вопли, которые продолжались до тех пор, пока Гершон, наконец, не убрал палку и не склонился над книгой, чтобы найти новую точку.

Генри ему абсолютно подчинился, объявив:

– Я сдаюсь. Как сказал Наполеон, «если насилие неизбежно, расслабься и постарайся получить удовольствие».

Гершон давил палкой еще в две точки. Во всей процедуре было что-то примитивное. Казалось, будто я наблюдаю, как Генри истекает кровью или из него изгоняют бесов. Он то кричал от боли, то стонал от удовольствия.

Затем Гершон оставил палку и вытащил из коробки из-под ботинок сверкающее серебряное приспособление. Оно было похоже на зажим парикмахера, но с большой серебряной ручкой на конце. Из него торчал электрический шнур. Гершон включил его в розетку. Из коробки вместе с приспособлением вывалилась черная манжета на липучке. Гершон пристроил ее себе на руку, словно плотник, подходящий к шлифовальному станку. Он повернул выключатель, и серебряная ручка быстро завращалась, блестя серебром и жужжа. Генри повернул голову и увидел сверкающий инструмент. После акупунктуры его силы восстановились и он сумел перевернуться на спину, словно Грегор Замза.[18]Защищаясь, он поднял руки и воскликнул: