Они шли по дорожке, ведущей к беседке, освещенной молочным светом китайского бумажного фонаря. Ровные бледно жемчужные ромбы от решеток падали на траву. Девушки вошли в беседку и сели на деревянную лавку.

— Госпоже У вы нравиться. Она вас принимать. Остальные нет. Вы фаранго. Я говорить так не потому, что мне нравится г-н Вонг. Это не так. Сегодня он мог привозить и тайку. Что я тут делать? — она трогательно развела руками.

— Г-н Вонг тоже знает, что его семья не принимает меня?

— Он все слышать. Юси говорить ему тоже. Он плюй. Г-жа У очень рада вам. Вы не обидеться?

— Нет, Май. Все правильно.

С веранды раздался дружный смех, и Катя почувствовала себя одиноко. Сейчас она, как никогда, поняла, что чужая здесь. У нее было такое чувство, что все происходит не с ней, а с кем-то другим. Посидев в беседке еще немного, они с Май вернулись в дом.

За столом Катя оказалась вдруг в полном одиночестве. Матушка хлопотала на кухне. Май болтала с одной из сестер Вонга, очевидно с той, с которой дружила. Та, из-за ее плеча, поглядывала на Катю. Подтягивавшиеся к столу гости обменивались шутками, которым дружно смеялись. Кате вежливо улыбались, глядя на нее кто приветливо, кто с отчужденным любопытством, а кто и с недоумением.

Вошла матушка в сопровождении двух женщин, одна из которых осторожно несла большую супницу. За столом оживились. Вторая женщина принялась разливать суп по пиалам, под неусыпным присмотром матушки, ставя полную пиалу перед каждым гостем. Катя с интересом глядела на густой красный суп в пиале, что поставили перед ней. Матушка, что-то заботливо сказав, закивала. Ложки к супу не полагалось, все брали пиалы в руки и просто пили из нее. Катя поднесла пиалу к губам и отхлебнула, и тут же из ее глаз брызнули слезы. Она чуть не выронила пиалу, едва не задохнувшись, когда жгучая густая жидкость, опалила ее горло. От этого огня закипела кровь, а в пищеводе полыхал пожар. Как у Кати хватило выдержки опустить пиалу с супом на стол и не завопить. Чуть, прикрыв рот ладонью, ничего не видя вокруг от навернувшихся слез, она схватила стакан с водой и, расплескивая, поднесла к опаленному рту. За столом засмеялись.

Кто-то, запустив пальцы в ее волосы, с силой откинул ее голову, отобрав стакан.

— Нет, нет… Выпьешь воды и станет только хуже. Лучше заешь рисом.

Господи, какой рис! Воды!!! Вонг с силой заставил ее съесть горсть клейкого риса, чуть не силой, запихнув его ей в рот, противного и ужасно пресного.

— Это острый суп из красного жгучего перца. Мама готовит его особенно хорошо, — сказал Вонг, вытирая руку салфеткой. — Его надо пить медленно, очень маленькими глотками.

Он сел рядом, прижавшись ногой к ее ноге. От его близости Кате стало легче. Она жутко соскучилась по нему. Здесь, где все было чужим, не было человека ближе и роднее его и только это примиряло ее со всем. Как она собирается дальше быть без него? Боль резанула по сердцу. Господи, безмолвно взмолилась она, глядя на такое родное лицо на котором знала каждую морщинку вокруг его глаз, каждую складку, обозначавшуюся возле губ, когда он молчал.

Улыбка медленно сошла с его лица, глаза приобрели то выражение, от которого теперь горела Катина душа, соперничая с жаром тела. Теперь она полыхала в огне физической и душевной боли.

Вонг, шумно выдохнув, первым пришел в себя и, повернувшись к гостям, что-то сказал с принужденной улыбкой, явно огорчив и разочаровав их. Взяв Катю под руку, он вышел с ней из-за стола, прощаясь со всеми. Матушка вышла провожать их на веранду. Вонг почтительно поклонился отцу и нежно обнял ее.

Отец строго проговорил короткое наставление, на которое Вонг ответил поклоном. Матушка ласково погладила Катю по руке теплой сухой ладошкой. Она стояла на веранде до тех пор, пока ее сын с девушкой из далекой холодной страны, не выехал за ворота, и его машина не скрылась из глаз. Именно матушке У дано было понять эту светлую девушку, которую полюбил ее сын, женщину которую он выбрал сам. Сама нездешняя, матушка У знала, что значит быть чужой.

Ехали молча. Вонг искал и не находил ни способа, ни слов, чтобы удержать Катю. А она ничего не могла с собой поделать. Ее рвали на части две сильные страсти: любовь к нему и тоска по дому. И без того и без другого ей не было жизни. Отвернувшись к окну она украдкой вытерла малодушные слезы.

Вонг резко затормозив, остановился и развернулся к ней.

— Не надо… не говори ничего, — всхлипнула Катя, не оборачиваясь к нему. Скажи он сейчас хоть слово и решимость уехать, оставит ее.

Он порывисто обнял ее и она стиснутая его руками, начала успокаиваться. Слава богу, разговор об отъезде, когда он попросит ее остаться с ним, не состоится. Он целовал ее и опустив спинку сиденья, они занялись любовью, переживая то, что уже никто на свете не мог дать этой женщине и этому мужчине. Вонг поднялся, что бы опустить стекло. В душный салон с запотевшими окнами, влился теплый свежий воздух. Перебравшись за руль, он привел себя в порядок. Катя лежала не двигаясь, глядя в потолок.

Положив руки на руль, Вонг опустил на них голову. Видимо Будда не желает, чтобы рядом с ним была Катя. Ему предстоит прожить свою жизнь одному. А Катя? Пусть она устроит свою жизнь не с ним, но все равно будет одинока и несчастна. Он это знал, но был бессилен перед судьбой, что сейчас отбирает у него любовь. Он терял Катю. Он хотел бы вырвать у нее обещание, что она вернется к нему, приедет в Таиланд. Но, обладая ею здесь, в машине, он почувствовал, что она уже не с ним. Нельзя заставлять обещать, иначе это будет уже не обещание. Он, солдат, привыкший завоевывать, для которого в мире все было предельно ясно, начал понимать, что есть вещи неподвластные силе. Несмотря на их эфемерность от них не отмахнуться, не одолеть, они же могли гнуть любую силу. Теперь он должен отступить, смириться, отпустить, хотя это ломало все, что воспитала в нем жизнь и служба. Вонгу нечем больше удержать ее. Его любовь сильна, он мог не вынести испытание разлукой. Даже минута без нее была невыносима.

Катя медленно поднялась и села. Жаркая, чужая страна с вечным обещанием сказки, отобрала у нее сердце, лишила души, испытав ее смертельным риском. Но лишив ее многого, она же многое ей дала. Эта чужая страна открыла Кате саму себя, познание своих возможностей, дала уверенность, показала, кто истинный друг и подарила любовь. За все это нужно было заплатить. И теперь, чтобы вернуться в пасмурную Москву, к размеренным предсказуемым будням, к слезам Софьи Михайловны, к маме, нужно было заплатить этой волшебной птицей — Таиландом, и расстаться со своей судьбой.

Катя заплакала. Она знала, что может выдержать все, но не эту боль. Это было выше ее сил. Вонг обнял ее, прижав к себе, чувствуя, как от ее слез намокает на груди его футболка. Оба погибали. Вонг не знал, хватит ли у него сил видеть, как она уходит. Он должен пройти и это последнее испытание и не сломаться. Он гладил ее по голове, утешал целуя в теплый пробор до тех пор, пока она не успокоилась, глубоко вздохнув.

Пожалуй ни что не могло доказать глубину и силу их любви, как это единение в горькие, тяжкие для обоих минуты.