Билкис

Увидев дар Аллат, выполненное обещание богини, Билкис заставила себя остаться внешне спокойной, как вода в глубоком колодце. Ей следовало скрывать свое ликование, радость, облегчение. «Как спрятать свое сердце? Еще одна сложная задача…» Но нужно было утаивать свои желания – время еще не пришло. Билкис чувствовала, что оно скоро придет. Поворотный момент настал, когда она вошла в женский сад. «Завтра. Завтра я начну игру в загадки. О ней буду знать лишь я. И я выиграю. Иначе нельзя».

Билкис могла свободно ходить где угодно. На следующее утро она снова прошла по лабиринту комнат, через который провел ее Соломон, и остановилась в царской галерее, глядя вниз, в женский сад. Наблюдая, она вспоминала, что успела узнать об этой стране, в которую ее призвали. Поспешить в этой царской игре означало проявить безумие – слишком высоки были ставки.

«Итак, я здесь. Иногда здесь стоит царь. Думаю, не очень часто. Но иногда». Ее удивило то, насколько не похож царь на своих непокорных узколобых подданных. И, несмотря на спокойное лицо и справедливые суждения, в нем угадывается тревога – ее выдают глаза. Что ж, ничего удивительного. Управлять этим царством – нелегкая задача, а уж тем более для того, кто слишком много думает и слишком глубоко чувствует.

Для нее израильский двор стал открытием, и не самым приятным. Нет, она всегда знала, что Савское царство – особый мир. Мир, в котором женщины и мужчины соединялись в истинных движениях танца жизни. Знала она и о том, что на севере, за песками пустыни, властвуют мужчины, – скорее силой, нежели по праву.

Но она не понимала истинного значения этого, пока не увидела собственными глазами.

Здесь ни одна женщина не могла управлять своей жизнью. Она всегда кому-то подчинялась – отцу, брату, мужу. Сыну, если не оставалось в живых других мужчин, чтобы приказывать ей. Ничто не принадлежало ей одной. Все ее богатства были ей подарены. Нет, даны в пользование. И ей предстояло платить за них бесконечным трудом и послушанием.

И страшнее всего было то, что ей не принадлежали даже собственные дети. Вопреки всякому здравому смыслу и справедливости, в этой стране дети принадлежали мужчинам, а женщины считались имуществом, наподобие рабов или домашнего скота. «Как будто тот, кто посеял семена, имеет больше прав, чем та, что вскормила их, выращивая урожай!»

Но таков был закон в этой стране. Отцовское право почиталось превыше всего. Как будто хоть один мужчина может точно знать, что именно он зачал ребенка! Всегда был повод для сомнений. Всегда. Женщина могла быть неверной или просто ошибиться. Лишь материнство сомнений не вызывало.

Она прислонилась лбом к прохладной, искусно вырезанной каменной решетке и посмотрела вниз, на гаремный сад. Сегодня там сидело всего шесть женщин. Они болтали друг с другом и примеряли безделушки. Одна, более трудолюбивая, пришивала круглые блестки к платью. Ткань ярко вспыхивала, когда на маленькие золотые диски падали лучи солнца.

«Как они могут быть довольны такой жизнью? Они ничего не делают. Их слова ничего не стоят». Здесь, на севере, женщины обладали меньшей свободой, чем закованные в кандалы рабы, ведь их оковы оставались невидимыми.

«И поэтому они уверяют, что никаких оков на них нет. – По спине у нее пробежал холодок. – Я бы предпочла кандалы из железа. Как они могут жить вот так, взвешивая каждое слово, чтобы не вызвать неудовольствия мужчин, не ступить туда, куда не разрешают мужчины?»

И все же эти женщины казались счастливыми, а если они и грустили, то по другим причинам. «Мои желания – не их». Она пристально смотрела на женщин в саду. Вот одна из них наклонилась к соседке и что-то прошептала ей на ухо. Обе рассмеялись. На миг Билкис почувствовала зависть к этим женщинам, таким спокойным и довольным. «У них так мало тревог!»

У этих ворот было две створки. Ни одна женщина здесь не обладала настоящей свободой. Но и мужчин связывали путы – путы обязанностей. Им приходилось заботиться о женщинах, которых они поймали в ловушку. «Можно лишь посочувствовать мужчине, у которого слишком много жен. Не видать ему спокойной жизни, если они сами не даруют ему мир».

Женщины встали и исчезли в полумраке гарема. Осталась только трудолюбивая швея. Она недолго сидела одна. В сад пришла другая женщина. Она несла младенца и вела за руку маленького мальчика. Швея отложила платье и раскрыла объятия. Мальчик кинулся к ней. Билкис вздохнула и отвернулась.

Эта молодая мать никогда не почувствует на своих плечах тяжесть царствования. Никогда ей не придется делать более серьезный выбор, чем между двумя украшениями. Никогда ее не сочтут равной. Но о ней будут заботиться, избавляя от жестокой свободы выбора.

«Может быть, сделка стоила того». Билкис понимала, что такие мысли рождаются от усталости и страха. Она бы не смогла так жить, она бы умерла.

«Да и они в ужасе отшатнулись бы, если бы им велели самим управлять своей жизнью». Она сама управляла своей и поэтому относилась к себе более строго, чем кто-либо. Она сковала и окутала себя законом, долгом, честью. Она никогда не могла заботиться лишь о себе и своих желаниях.

«Эти женщины лишены свободы, потому что они – собственность мужа, а я – потому что я царица». Она положила руки на прохладный твердый камень решетки, думая о том, что ей предстоит совершить, прежде чем она снова увидит дом. Ей удалось освободиться от этих темных мыслей и гнетущих сомнений. Да, следовало думать о том, что ей нужно сделать и в чем убедить царя Соломона.

«О том, что мы оба должны сделать, хотим мы того или нет».

В конце концов, ни одна женщина не была свободна. И ни один мужчина.

Песнь Ваалит

Позже, когда царица Юга открыла мне свое сердце, я поняла, что она тихо и осторожно подкрадывалась к добыче. Она завлекала и опутывала лестью мой разум. Разве я могу винить ее? Она ведь не поселила в моем сердце или душе ничего такого, чего там не было раньше. Все это и так таилось во мне, словно робкая птица, ожидающая утра, чтобы расправить крылья и взлететь.

Сначала я поняла лишь одно: царица Савская искала моего общества. Мне это льстило. К моей чести следует сказать, что сначала меня удивило ее внимание, но потом я подумала: «Она видит, как меня любит отец, и хочет через меня добиться его расположения». Что ж, в этом была и доля правды.

Первые шаги по дороге, которой хотела повести меня царица, начались с малого. Она приглашала меня к себе. Я приходила в Малый дворец. За его воротами раскинулось Савское царство, ведь все в Малом дворце было устроено как в Рассветной земле. Я смотрела и слушала. Говорила с царицей и ее служанками. Это не составляло труда: даже тогда я искала знания, собирая сведения, как другие девочки собирают цветы.

Наши гости создали свой отдельный мир, загадочный и манящий. В нем женщины вели себя свободно, как мужчины.

– По крайней мере, насколько это возможно, ведь здесь – чужая страна, – объяснила мне Хуррами во время одного из моих первых посещений, когда я ожидала царицу во дворике, принадлежавшем некогда самому Давиду. – Царевна, как тебе удается выдерживать заточение в этих стенах?