И в тот день царица отворила мне двери к свободе, которая мне даже не снилась. Я и подумать не могла, что для женщины возможно такое. Сначала она развеселила меня, а потом представила Лунному Ветру.

Именно представила, потому что ее охотничья собака происхождением, а тем более воспитанием могла поспорить со многими царевичами. А еще потому, что Лунный Ветер, навострив свой длинный нос, посмотрел на меня, как царь на чумазую попрошайку.

Да, Лунный Ветер оказался собакой гордой и равнодушной, статуей из белого алебастра, покрытой шелком. Лунный Ветер не походил на беспризорных псов, которые рылись в уличных отбросах, на трусливых существ, недалеко ушедших от шакалов.

«Собаки нечисты», – так говорили мне все, кроме госпожи Меласадны, которая прибыла в Иерусалим с далекого острова. Ее сердце принадлежало крошечным белым собачкам, которых она лелеяла заботливее, чем своих непоседливых сыновей. Но собаки госпожи Меласадны походили на уличных не больше, чем это изящное создание, которое так недоверчиво смотрело на меня своими темными глазами, словно это я была нечистой.

– Глупости. Лунный Ветер так же чист, как ты или я. И уж точно чище, чем этот пророк, который так на него нападает.

Царица потрепала шелковистые уши пса и взглянула на меня, явно ожидая, что и я коснусь его. Я осторожно протянула руку. Увидев этот жест, собачки госпожи Меласадны непременно покатились бы ко мне, как белые мохнатые клубки.

Но Лунный Ветер оказался еще более недоверчивым, чем я. Он чуть отстранился, и царица засмеялась:

– Его симпатию нужно заслужить, но дело того стоит. Лунный Ветер – искреннее и преданное существо. И полезное.

– Полезное?

– Конечно. Разве вы не охотитесь в лесах с собаками?

– Охотимся ли мы? С собаками? – Смеясь, я покачала головой. – Неужели ты думаешь, что девочкам позволено охотиться? Может быть, в твоей стране это и так, о царица, но здесь, в Израиле, охотятся только мужчины. И они передвигаются пешком, а иногда на колесницах, но я никогда не слышала о том, чтобы охотились с собаками. Как это делается?

Царица улыбнулась и потрепала пса по серебристой голове.

– Сама увидишь. Кто сможет возразить? Ты будешь со мной, а общество царицы Савской достойно дочери царя Соломона!

– Охота для мужчин.

– Охота для охотников. Надевай прочную одежду и приходи учиться.

Я колебалась. Желание боролось с осторожностью. Могла ли я так далеко зайти, нарушая обычаи?

– Твой отец поклялся, что я могу делать все, что хочу, вести себя, как в родной стране. Сопровождать царицу на охоте – великая честь. Ты ведь не откажешься? – спросила она, подстегивая мое желание.

Она подняла брови, превратив свое лицо в застывшую маску высокомерия и гордости.

Играя в ее игру, я придала собственному лицу выражение безропотной покорности и склонилась перед ней:

– Если царица Савская приказывает, дочь Соломона может лишь подчиниться.

Эта личина слетела с меня, как сдутое ветром покрывало, когда царица засмеялась.

– Ты так послушна! Иди переоденься. Нет, подожди. У тебя ведь нет ничего подходящего. – Она обернулась к ожидающим ее приказаний служанкам. – Хуррами, подбери что-нибудь из одежды командира моей стражи. Я уверена, что наряд Никаулис можно подогнать по тебе, Ваалит.

Я никогда не видела таких собак, как Лунный Ветер. И таких лошадей, как Шамс. Мой отец торговал маленькими буйными лошадками, которых запрягали в боевые колесницы. На них никогда не ездили верхом, а использовали только для таких благородных занятий, как война и охота на диких зверей.

Шамс очень от них отличался: высокий, изящный, ласковый. Увидев царицу, он поднял уши, так что их кончики почти соприкоснулись. Широко раздувая ноздри, он негромко втягивал воздух. Царица рассмеялась, касаясь его ласковой морды.

– Значит, ты скучал по мне? Или по лакомствам, которые я тебе приношу?

Царица достала сушеный абрикос и положила на ладонь. Шамс осторожно взял фрукт и слегка подтолкнул царицу, явно ожидая добавки.

– Нет, все. – Царица потрепала его лоснящуюся шею. – А вон то неспешное существо – это тебе для начала, – сказала царица, обращаясь ко мне. – Она добра и терпелива. Слушайся ее, и многому научишься. Правда, Заря?

Я оторвала взгляд от великолепного царского жеребца и посмотрела на Зарю. Кобыла, ниже ростом, чем Шамс, и не такая изящная, серая, как небо перед рассветом, посмотрела на меня ласковыми темными глазами.

– Так я на ней поеду?

– Конечно. А ты думала начинать с такой лошади, как Шамс? Тогда твой первый раз стал бы последним и тебе еще повезло бы, если бы ты отделалась лишь переломанными костями.

Она кивком подозвала конюха. Тот встал на колени и сложил перед собой ладони. Царица поставила на них ногу, а потом вскочила на спину лошади. Шамс нетерпеливо гарцевал, пока она устраивалась и принимала поводья из алой кожи.

– Царевна, – взглянула она на меня, – может быть, ты хочешь остаться дома?

Я никогда в жизни не сидела на лошади и даже на колеснице редко ездила. Но я поклялась сделать то, что удалось царице. Поэтому я глубоко вздохнула, подошла к Заре и, подражая Билкис, положила руки на массивную шею кобылы.

– Я поеду на тебе, – сказала я, не чувствуя ни малейшей неловкости от того, что говорю с бессловесным животным, – прояви доброту и прости мое невежество.

Стиснув зубы, я кивнула конюху. И, как и для царицы, он сложил руки, чтобы я могла опереться на них ногой.

«Последняя возможность вернуться». Я не обратила внимания на свой страх и его трусливое предупреждение, заставила себя забыть, что на мне кожаные штаны, выставляющие напоказ мои ноги. Пытаясь выглядеть так, словно знаю, что делаю, я обеими руками ухватилась за гриву Зари и уперлась левой ногой в подставленные ладони конюха. Через миг я сидела на лошади, едва осмеливаясь дышать.

– Устроилась? – спросила царица. – Тогда следуй за мной, медленно и спокойно. Чтобы хорошо ездить, нужно научиться понимать коня и держать равновесие.

Шамс двинулся вперед, повинуясь сигналу, который остался незамеченным для моего неопытного глаза.

Заря медленно последовала за ним. Я обеими руками вцепилась в ее гриву, а ногами так сильно сжимала бока лошади, что мышцы болели после этого три дня. Но боль и усилия ничего не значили по сравнению с радостью от того, что я сидела высоко над землей и направляла по своей воле могучее животное.

И, когда царица научила меня правильно сидеть, не напрягаясь во время рыси, и переводить Зарю с этой тряской неторопливой поступи на ровный легкий галоп, все мое тело охватила радость, теплая и сладкая, как мед.

Сидя на лошади, я могла смотреть далеко, как сокол. Сидя на лошади, я могла бросить вызов ветру. Девушка на лошади становилась равной мужчине.