Рассказывая, он вел Глорию через толпу на палубе. Ни один человек не удивился юнге без документа. Толпа маленьких желтокожих людей словно сама собой расступалась перед высоким белым в униформе, а затем смыкалась снова. Глории стало казаться, что она очутилась на живом острове: от не прекращающихся ни на секунду разговоров, смеха и плача китайцев гудело в ушах. Это было хуже, чем вибрация двигателей на «Мэри Лу». Даже много недель спустя при воспоминании об этом у Глории начинала болеть голова.

— Вот здесь твое царство! — объявил тем временем стюард, спустившийся с Глорией в чрево судна.

Они пересекли темные узкие коридорчики между каютами, где отчасти хранились припасы. Что ж, по крайней мере мужчины взяли для себя провиант. При мысли о том, что может быть в пакетах, Глория содрогнулась.

И снова стюард, казалось, прочел ее мысли.

— Только рис, никаких собак, — успокоил он ее. — Эти ребята уже не могут позволить себе мясо. Но рис для них священен, и, наверное, они слышали, что кормежка здесь… что ж, ориентирована больше на западный желудок, если, говоря об этой жратве, можно употреблять слово «кормежка»…

С этими словами он втолкнул Глорию в одну из кают. Здесь было шесть узких коек, расположенных вдоль стенок друг над другом. Впрочем, пока они все были свободны. Стюард махнул рукой, указывая на несколько свернутых одеял.

— Будет лучше, если ты устроишь себе постель на полу. Чтобы ребята не бились головой, когда ты будешь их обслуживать…

Глория с сомнением посмотрела на своего нового хозяина.

— Неужели я буду жить здесь одна? Больше никто не придет?

Она не осмеливалась надеяться на это, поскольку предполагала, что «после работы» ей придется делить койку со стюардом.

— А кто еще должен прийти? — переспросил мужчина. А потом усмехнулся: — Не переживай, одиночества мы не допустим. Слушай, сейчас мне нужно позаботиться о том хаосе, что наверху. Ребятам следует сразу дать понять, что здесь у нас дисциплина. А ты пока затаись, вполне может статься, что сюда забредет кто-нибудь из команды. Когда судно отчалит и у ребят начнется первое похмелье, мы посмотрим, что делать дальше. А пока подготовь себя для меня…

На прощание он ущипнул Глорию за щеку и скрылся в коридоре. Глория не верила своему счастью. Собственная каюта! Больше никаких вонючих мужских тел ночью, никакого храпа… Может, ей удастся спокойно раздеться и помыться как следует.

Она разложила одеяла на полу, свернулась под одним из них калачиком и уснула, счастливая и довольная. Когда она проснется, судно будет уже на пути в Австралию, почти совсем дома…

Однако когда она проснулась, начался ад.

Стюарду не нравилось овладевать женщиной обычным образом. В первую же ночь на борту он дал Глории прочувствовать на собственном опыте то, что Дженни называла «другими видами любви».

— Мы все это не любим, — говорила светловолосая проститутка. — Но почти никто не может позволить себе сказать «нет». Только настаивай на дополнительной плате, даже если они будут говорить тебе, что соседская Сьюзи делает это за бесплатно. Мы в этом отношении солидарны — в обычную цену это не входит.

Глорию никто не спрашивал. И она мысленно поблагодарила про себя Дженни за то, что та просветила ее. А потом, зная, что ее ждет, стоически вынесла все. Она пыталась не обращать внимания на боль и думать о чем-нибудь другом, пока мужчина трудился на ней. В какой-то момент ей удалось перенестись в загон для стрижки овец в Киворд-Стейшн. Блеяние овец заглушило доносившееся снаружи бормотание китайцев. Пронзительный ланолиновый запах шерсти перекрыл вонь от пота стюарда, пока Глория считала овец, с которыми стригали уже закончили. Она думала о стрижке со смешанными чувствами. Раньше она не тратила времени на размышления о страхе, который испытывают животные: их грубо бросали на спину и быстро, но без всякой нежности лишали шерсти. Теперь, когда этот незнакомец прижимал ее, беспомощную, к полу, Глория почувствовала себя ближе к овцам, чем к стригалям.

— Послушная девочка, — похвалил стюард, когда наконец слез с нее. — Тот парень в Кантоне говорил правду. Знаешь немного, но не сопротивляешься. А теперь выспись, сегодня ночью все будут заняты собой. Завтра приступишь к работе…

— Что же я должна делать? — озадаченно поинтересовалась Глория. Говорили ведь, что ей больше не придется выполнять работу на кухне или делать что-то подобное.

Стюард двусмысленно усмехнулся.

— То, что у тебя получается лучше всего, малышка! В восемь заканчивается ночная смена. И кочегары предпочитают еще немного попыхтеть, прежде чем отправиться в койку. Здесь работают в три смены, сладкая, так что тебе будет чем заняться… круглые сутки…

В первые дни это оказалось преувеличением, поскольку команда еще была «сыта» кантонскими проститутками, а пассажиры не настолько изголодались, чтобы расходовать свой скудный бюджет на корабельную шлюху. Но по прошествии первой недели Глории редко удавалось отдохнуть, а после второй жизнь ее окончательно превратилась в кошмарный сон. Стюард — его звали Ричард Ситон, но Глория не могла думать о нем как о человеке с именем, как все прочие, — без зазрения совести продавал ее всякому, кто предлагал хоть пару центов, предоставлял ее мужчинам без каких бы то ни было обязательств. Конечно, у большинства не было особых пожеланий, но никто не возражал, если двое или трое мужчин делили «билет» между собой. Глория пыталась быть столь же безучастной, как и во время развлечений мужчин на «Мэри Лу», но там получалось лишь два-три раза за вечер, здесь же все начиналось с самого утра, когда кочегары возвращались с ночной смены, и заканчивалось поздно вечером, когда кухонная команда после работы искала развлечений. Когда клиентов было пятнадцать и больше за день, целительное действие масла уже не помогало. Тело Глории превратилось в одну сплошную рану, и не только в интимных местах. Грубые одеяла, к которым ее постоянно прижимали, натирали обнаженную кожу, раны воспалились, поскольку возможности помыться у нее не было. Спустя несколько дней импровизированное ложе заскорузло от грязи, а свежих простыней не было. Кроме того, кто-то принес паразитов, и Глории пришлось сражаться с клопами и блохами. Поначалу она еще пыталась сбежать от них хотя бы ненадолго, забираясь на одну из коек, если оставалась одна и могла поспать. Но чем дольше длилось путешествие, тем реже и реже это случалось, а под конец она целыми днями не могла найти в себе сил, чтобы подняться с убогого ложа на полу. Тело было в плену, но Глория пыталась сохранить душевное здоровье. Она отчаянно мечтала о побеге из темного узилища, представляла себе залитую солнцем Киворд-Стейшн, где она сгоняет овец, терялась на просторах Кентерберийской равнины… чтобы потом оказаться в классе для хора в «Оукс Гарден», где она стояла рядом с фортепьяно и самым жалким образом не могла спеть ни одной ноты. Все чаще и чаще дневные грезы превращались в кошмары. Глория заметила, что у нее поднялась температура, и старалась цепляться хоть за какую-то мысль, чтобы ее не унесло окончательно. Но собраться с мыслями становилось все труднее и труднее, не говоря уже о том, чтобы представить себе что-то приятное. Чувства означали отвращение и ненависть к себе — причем ненависть была наименее болезненным из них.