Причал стремительно приближался.

– Ша-а-а-агом! – выкрикнули почти одновременно седобородый Кулак и догола выбритый – похоже, включая и брови – обжаренный солнцем до золотисто-коричневой корочки кондотьер на высоком, ширококостном и гривастом рыжем скакуне, возглавлявший соседнюю колонну. Скорее всего, это и был Джакомо по кличке Череп. Да, воин хоть куда. Шириной плеч не уступает Мудрецу – кажется, вороненый хауберк вот-вот лопнет, разлетится на мелкие колечки. К задней луке приторочен пернач на длинной рукоятке. Оружие, довольно редко встречающееся в южных провинциях Сасандры, но в Барне и Табале им пользуются многие бойцы. Само собой, те из них, кому доставшаяся от природы телесная мощь позволяет. Ведь ворочать «утренней звездой», как ласково называют подобные перначи, весьма непросто. Но всадник всадником, а Кир невольно залюбовался конем. Вот где средоточение красоты, грации и силы. Каждая шерстинка играет на солнце золотом. Все четыре ноги в белых чулочках от бабки до середины пясти.

– Не спи – замерзнешь! – гулким шепотом выдохнул прямо в ухо Мудрец.

Кир похлопал по шее гнедого – пока глаза следили за соперниками, тело само выполнило команду, останавливая коня. С удивлением молодой человек обнаружил, что длинный клинок двуручного меча соседа уже не скрыт под тряпками. Правая ладонь Мудреца нарочито небрежно лежала на рукояти. Конечно, двуручник – оружие для пешего боя, но и с седла можно успеть разок-другой ударить, и горе тому всаднику и коню, которые подвернутся под горячую руку, – обоих пополам, словно спелую дыню, развалит. Рядом парень со сломанным носом по кличке Огузок незаметным движением вытащил тяжелый охотничий нож и держал его в свободно свисающей руке, но так, чтобы в любой миг можно было метнуть.

Не поторопились ли они?

Тьялец завертел головой.

Наемники деловито проверяли или готовили к бою оружие, словно не с союзниками встретились, а со смертельными врагами. Пустельга невесть когда успела взвести тетиву арбалета, Белый наложил стрелу на тетиву снаряженного лука, схватился за рукоятки двух парных кистеней Коготок.

В строю банды Черепа тоже замечалось шевеление, поблескивала сталь.

«Неужели сцепятся? Нельзя, глупо как-то выходит… – подумал Кир и тут же устыдился своей мысли. – Кто ты такой, чтобы обсуждать приказы командиров? Дворянин т’Кирсьен делла Тарн остался в далеком прошлом. Здесь сейчас – наемник Кир, изображающий из себя каматийца. Даст Кулак отмашку, будешь рубить как миленький!»

Но кондотьер медлил.

Опытный воин не мог не учитывать численное превосходство противника. Да и, по всей видимости, сказывалась привычка сражаться исключительно за деньги, а не подчиняясь буйству характера. Пусть крестьяне и арендаторы от скуки по харчевням кулаки чешут. Наемник дерется, когда его пыл подкреплен солидным вознаграждением или когда видит ускользающую выгоду. Нет, конечно, если не будет иного выхода, придется бросать людей в мясорубку. А пока не припекло, почему бы не попытаться поискать другой способ разрешения спора?

Так или по-другому рассуждал Кулак, Кир не знал. Он просто смотрел, как кондотьер выезжает перед строем. Фальчион в ножнах, битая сединой борода гордо торчит вперед.

Джакомо, в свою очередь, выдвинулся ему навстречу. Внешне он казался совершенно спокойным, но кисть левой руки касалась рифленой рукояти «утренней звезды».

– Я не могу и не хочу желать тебе здоровья, Череп, – вроде бы негромко, но так, чтобы услышали все, проговорил Кулак.

– Я тоже с большим удовольствием увидел бы твою голову на пике, – в тон ему отозвался восседающий на рыжем коне всадник.

– Может, я и кончу дни так, как тебе мечтается, но прежде один гологоловый наемник отправится в Преисподнюю.

– Только после тебя, Кулак. По старшинству. Тебе ведь давно пора внуков нянчить, не так ли?

– Я еще твоих внуков пропущу вперед, Череп.

– Как бы не так!

– Почему же это? Не потому ли, что у тебя нет детей, а значит, и внуков быть не может?

Джакомо дернул щекой.

– У меня детей больше, чем в твоей банде народа!

– Когда же ты успеваешь? Неужели после овец у тебя еще на баб силы остаются?

– И на такого кнура, как ты, хватит!

– Ты не в моем вкусе, Череп. Не люблю лысых.

– Да и мне не к лицу калек насиловать. Все-таки я – воин.

– Воин? То-то я припоминаю, как твоя банда удирала из Фалессы! Пятки в задницы влипали!

– Твои тоже, если мне память не изменяет, не сидели до победного конца.

– Это так. Сила солому ломит. И бесплатно никто умирать не хочет. Но все же мы не бросили обоз, а еще и твой подобрали.

– Поздравляю! – буркнул Джакомо. – Было бы что подбирать! Дерьмового барахла ломаная телега!

– Да? Как сказать!

– Да как ни говори!

– А я скажу. Пускай все слышат. Во-первых, три телеги. Во-вторых, не дерьмовое барахло, а серебряные кубки, парча, десяток итунийских ковров, лотанские вазы… Ну, знаете, – Кулак повернулся к своим, – из тех, что по триста лет на морском дне выдерживают…

– Врешь! – вскинулся Череп. – Не было ваз!

– Значит, я перепутал, – усмехнулся седобородый кондотьер. – Но остальное-то было? Не станешь спорить?

Рядом с Киром кто-то захохотал. Смех подхватили, и он волной прокатился по всему строю. Заулыбался и кое-кто из наемников Джакомо.

– Ладно! Уел! – махнул рукой Череп. – Но не все же тебе радоваться! Сегодня удача на моей стороне. На правый берег моя банда выйдет первой. И об этом узнают все в цеху кондотьеров, от Гронда до Айшасы.

– С чего это ты решил, что сегодня выиграл? – ехидно осведомился Кулак.

– Да погляди по сторонам, родное сердце! Нас вдвое больше. Попробуй-ка воспрепятствовать! Или давно выволочку не получал, как шелудивый котенок? Ну, ты не переживай! Только намекни!

Теперь в голос заржали всадники из банды Джакомо.

– Великаны в Гронде шутят – не дели шкуру неубитого мамонта, а не то придет белый медведь и всю себе заберет, – медленно и раздельно проговорил Кулак. – Ты, наверное, забыл обычаи нашего цеха. В самом деле, столько жить, не признавая законы и устав кондотьерские… Можно и привыкнуть.

– Что ты такое говоришь? Ни одного дня не было, чтобы я нарушал наши законы!

– Да? Тогда ты не откажешься выяснить, у кого больше прав первым вступить на паром, по старинному обычаю?

– Это как? На соломинках с тобой потянуть, что ли? Так дураков нет – ты и брата родного обжулишь…

– Я тебе прощаю это оскорбление. Пока прощаю.

Джакомо хохотнул:

– Ну, спасибо, кошкин сын!

Кулак даже бровь не повел.

– Я хочу напомнить тебе «Уложение о кондотьерах Альберигго», – сказал он и с торжеством глянул на собеседника.