– Как мило вы здесь все устроили, – сказал я.

Но леди Акфильд забыла, под каким предлогом привела меня сюда, и только жестом предложила присесть в кресло по другую сторону камина, напротив кушетки и села сама с суровым выражением лица.

– Вы видели Эдит в последнее время?

– Нет, в последнее время не видел. По крайней мере с тех пор, как Адела встретила ее на дефиле.

– Понятно.

Она помолчала. По правде говоря, мне никогда раньше не доводилось видеть ее смущенной, но сейчас ей определенно было неловко.

– Как дела у Чарльза?

В ответ она только чуть поджала губы:

– Я хочу кое о чем вас попросить. Я знаю, что Эдит все еще с этим, как его там. Она собирается выходить за него замуж?

Вопрос застал меня врасплох.

– Не знаю. Он еще не разведен – и я даже не уверен, что он уже начал этим заниматься.

Она кивнула сама себе:

– Чарльз сказал, что она планирует выждать два года и потом развестись по причине длительного раздельного проживания.

Это было для меня новостью, но показалось не такой уж плохой мыслью, хотя бы потому, что к тому времени это вряд ли попадет в заголовки.

– Дело в том, что мы с Тигрой этот план не поддерживаем…

Она колебалась, никогда не видел ее в таком затруднительном положении.

– Нам кажется, что чем скорее Чарльз подведет черту подо всей этой историей и начнет жизнь заново, тем лучше для него. Нам невыносимо думать, что все это будет тянуться и он так и не почувствует, что все кончено. – Она посмотрела на меня вопросительно. – Вы понимаете, о чем я?

– Полагаю, да.

– Вы можете и не знать, но все это причинило ему ужасные страдания. Чарльз не из тех, кто выставляет напоказ свои чувства, но ему было очень, очень плохо, поверьте мне.

Я кивнул. Достаточно было вспомнить сцену у него в кабинете, когда он заплакал при мне, чтобы безоговорочно в это поверить. Чарльз был одним из тех мужчин – они встречаются значительно реже, чем убеждают современные женские журналы, – которые раз и навсегда выбирают себе супругу и потом не подвергают свой выбор сомнению. Такие люди безоговорочно преданы женам, потому что им в голову не приходит, что может потребоваться пересматривать свои чувства раньше, чем смерть разлучит их, – и даже в этом случае подразумевают, что первым умирает муж. Я не утверждаю, что он был бы не способен на измену. На какой-нибудь сельскохозяйственной конференции в Америке, во время охоты в Шотландии – кто знает, что может случиться? Но он был бы не способен инициировать разрушение своего собственного брака. Выбрав Эдит, он отдал ей всю любовь, на которую был способен, и, как естественное приложение, всю свою преданность. Ни то, ни другое не были интересными по качеству, но зато давались в неограниченном количестве. В этом я уверен. Я вполне мог представить себе, что ему было «очень, очень плохо».

Леди Акфильд еще не закончила.

– Мы отчаянно надеемся, что он сможет заново построить свою жизнь, и мы всерьез полагаем, что сейчас у него есть такой шанс.

– Он встретил кого-то?

Она склонила голову, не отвечая, и я понял, что встретил. Или, по крайней мере, они на это надеются. Мне понадобилось еще несколько минут, чтобы сообразить, что скорее всего это – Кларисса.

– Смысл в том, что если бы он был свободен, он мог бы планировать свою жизнь дальше. Сейчас он этого не может. Прошлое тянет и тянет его, и в результате не думаю, что он может мыслить ясно.

А вот это была интересная фраза. В каком это смысле Чарльз «не может мыслить ясно»? Она смотрела на меня, ожидая какой-нибудь реакции на ее откровенность.

– Чем я могу помочь? – спросил я.

Мне хотелось выяснить, что приготовила для меня леди Акфильд. Абсолютная истина, что для женщины ее типа обсуждать интимную жизнь ее семьи с кем-то, кроме сверстника и ровни по положению, с которым она дружит всю жизнь (и то редко), – настоящая пытка. Нравлюсь я ей или нет, это уже не важно. Этот разговор причинял ей сильнейшие муки.

– Вы можете поговорить с Эдит? Можете спросить ее, дает ли она Чарльзу развод сейчас? Конечно, в прошлом это было бы очень сложно и неудобно, но разве сегодня люди думают так же? Мне кажется, нет. И вы должны заверить ее, что это никак не скажется на финансовой стороне вопроса. Совершенно никак.

Она говорила быстро и много, чтобы скрыть свое смущение. И неудивительно. Просьба была определенно вульгарная. Возможно, это было единственное вульгарное предложение, высказанное ею за все время нашего знакомства. Мое удивление, должно быть, отразилось у меня на лице.

– Вы, наверное, считаете, что это очень утомительное мероприятие?

– Не уверен, что «утомительное» – самое подходящее слово.

Мой тон был немного жестким, но леди Акфильд была в достаточной степени леди, чтобы понимать, что преступила свои собственные законы. Она приняла упрек как должное.

– Конечно, это ужасная просьба.

– Вы несправедливы к Эдит, – сказал я. – Она бы и думать не стала о деньгах.

Это была правда. Я не думаю, что Эдит приходило в голову просить с Чарльза что-то, кроме двух-трех тысяч, которые позволили бы ей продержаться какое-то время. Достаточно было и того, что он платил за аренду квартиры на Эбери-стрит и позволял ей обналичивать чеки. Чего леди Акфильд не понимала, так это, что Эдит полностью осознавала, что поступила плохо. Люди вроде Акфильдов неохотно (а иногда и вовсе не способны понять), что честь не является прерогативой их класса. Они так часто слышали о меркантильности среднего класса и о милосердии и самопожертвовании их собственного племени, что начали одинаково верить в обе эти сказки.

Она чуть подняла брови:

– Полагаю, это может быть правдой.

– Это правда, – сказал я. – Вам не нравится Эдит, и только потому, что она вам не нравится, вы ее недооцениваете.

От этого она слегка вскинула голову. Она не отрицала сказанного мной и заговорила с легкой улыбкой:

– Вы правы, что защищаете ее. Вы появились в этом доме как ее друг, и вы вправе заступаться за нее.

– Я расскажу Эдит о том, что вы сказали, но ничего большего я сделать не смогу.

– Понимаете, мы же не можем допустить, чтобы Чарльз подал заявление о разводе, а она опротестовала его или как-то иначе оспорила. Мы должны знать, что этого не произойдет. Вы понимаете?

– Конечно, понимаю. – И я действительно понимал. – Но я не могу указывать ей и поучать. Она не станет слушать, даже если я попытаюсь.

– Вы расскажете мне, что она ответит?

Я кивнул. Разговор был окончен. Мы встали и уже почти вышли из комнаты, когда леди Акфильд, очевидно, почувствовала потребность еще сильнее убедить меня в необходимости ее просьбы.