И когда «православный философ» — как он сам себя называл — Берг, да, сказал ему в довершение всего… эту фразу про бездну — после прогулки по уютно-кукольным улочкам Хайдхаузена и повторения пошлых софизмов, которые были в ходу в позапрошлом веке… Паша подумал, что хорошо бы его тут же и порешить… чтоб не пиздел… и не толкался.

Берг имел, кроме всего прочего (банальности, дурацкий самодовольный смешок и т. п.), склонность неуклонно изменять траекторию своей прогулки — в сторону благодарного попутчика-собеседника, или неблагодарного, всё равно, — Берг как бы толкал вас к краю тротуара, иногда и наступал на ногу… но всё это были бы мелочи, если бы не то, что он при этом нёс про «духовность» (когда для Паши весь мир ещё только что перестал быть существом… и самое ценное в мире было как раз то, что там было ещё что-то как бы всё-таки неживое и тёмное, неорганика…) и «просветление» (что было особенно мило после того, как Паша два дня ждал, пока яркость внутри стала хотя бы не больше, чем снаружи) и прочая и прочая…

Невольно вспомнился Паше в тот момент… гинеколог из рассказанного Шириным анекдота… ну тот, что убил проститутку, да… «Дай десятку — покажу»… И потом у Паши ещё раз возникло желание прибить филозофа — в квартире у Симбирских, когда Берг как будто попытался своими скромными силами и в домашних условиях… возобновить притихший вроде бы в последние годы «спор историков»… С чего вдруг? А, кажется, речь за столом вначале зашла о том же Папе — Бенедикте, — а потом о Войтыле, кто-то их стал сравнивать, кто-то сказал — типа «сострил», — что единственная разница между ними — то, что один в детстве был в гитлерюгенде, а другой в комсомоле… На что Берг — всё с той же подмигивающей улыбочкой — сказал, что это-то как раз доказывает, что разницы никакой и нет! Паша сказал Бергу, что разница есть, — хотя бы в том, что если бы победил Гитлер, его бы, Берга, например, просто не было…

На что Берг, ещё больше расплываясь в улыбке, ответил: «А кто вам сказал, что не лучше вообще никогда не рождаться?» — после чего Паше сильно захотелось двинуть Берга в один из его подбородков…

Хотя сейчас вот, вспомнив всё это… почему-то стоя возле «Шереметьево-2», он подумал, что ничего такого исключительно мерзкого — как ему тогда показалось — в этих словах не было, скорее просто эта улыбка… Берга, ну да, напомнившая ему и про «край бездны», — но это не вызывало беспокойства, как тогда… когда он только ещё выкарабкался из этой самой бездны, цепляясь за всё подряд, камни и корни… два дня ждал, пока ослабнет яркость… и после этого встретил Берга, который там никогда не был, так что его можно было простить за его дурацкие слова, «просветление», «бездну», за его непредумышленное толкание…

Но вот в этом — «лучше не рождаться» — была уже какая-то невыносимая фальшь, невыносимая…

Сказано ведь это было — про то, «что на самом деле лучше…» — не так, как «именно то, что я в один прегадкий вечер имел несчастье родиться»… И дело было даже не в том, что не так, а — не к месту, чудовищно не к месту… вот именно, вот именно…

Паша вдруг подумал, что это его внутреннее брюзжание по поводу ничего не значащего, в сущности, кухонного трёпа-говорка… это что такое, преждевременная старость?

Оглядываясь по сторонам — он уже вспомнил, с какой стороны здесь автобусная остановка, — туда шли немногие, но всё-таки шли… некоторые люди, да, и автобусы, которые приезжали и уезжали, он уже видел, он просто так стоял ещё некоторое время на одном месте, всё ещё рядом со входом в аэропорт, вдыхая, так сказать, дым отечества… Пока не пошёл в сторону остановки по довольно гладкому тротуару, чемодан бесшумно катился сзади, как будто сам по себе, а напряжение, которое ещё какое-то время оставалось во всех его членах и на земле… наконец спало.

«На двоих марка не подействовала, видимо… Глянца в чертах твоих… не хватило, чтобы черкнуть… с той стороны… или же вообще никакой марки не было… просто шутница… „ха-ха“», — подумал Паша и уже было полностью забыл об этом, но… вспомнил снова, когда… — и это, конечно, надо было сказать на шаг раньше… перед ним что-то мелькнуло — упало сверху, ну да, буквально — с неба, — как ему, по крайней мере, показалось, — что что-то плюхнулось прямо под ноги, и поэтому он рассмотрел сам предмет — ну потому что и так смотрел под ноги — «первые неуверенные шаги по родной земле» и всё такое прочее…

«Началось…» — подумал Паша в тот момент, когда под ноги ему упало — или ему показалось, что упало… вот что: маленький тугой свёрток… в целлофане, ну да, плотно свёрнутые зелёные купюры — толстая такая округлая пачка, «ламинированная» — вспомнилось слово — в целлофан, как та «дурь», и такая же зелёная, только пакетик — «запаянный», побольше…

Паша не поднял пачку не потому, что что-то вспомнил из прошлой жизни… или из детства: «Ничего не поднимай с земли!», нет-нет… Он не поднял пачку стодолларовых купюр потому, что она стала, с его точки зрения, первым подтверждением его субъективного идеализма… «Glück — счастье, — подумал он, когда уже прошёл мимо пачки, — но мы уже не в Германии…» — да и прошёл мимо свалившегося на него с неба «счастья», уверенный, что это был просто «глюк».

Метеорит, так сказать, прилетевший из глубины перевернувшегося вверх дном микрокосмоса…

Такое никто, кроме тебя, не может увидеть — у Паши уже был некоторый опыт…

Но всё это тут же было опровергнуто парнем, который шёл за ним следом, и, кажется, Паша если и замечал его краем глаза, видимо, принимал за свою тень…

Но теперь эта «тень», быстро подобрав с земли пачку в прозрачной оболочке, положила её в карман и пошла быстрее — немного обогнала Пашу, потом вдруг замедлила шаг и оказалась идущим рядом, не в ногу, парнем в просторном, немножко великоватом пиджаке…

«Ты что, ненормальный? — сказал Паше этот… может быть, тоже „глюк“… но антропоморфный и — говорящий, да, и он сказал: — Мимо таких денег проходить, ты что…»

На что Паша пожал плечами, подумав, что если деньги и не «марочные», то всё равно что-то здесь не то… не так… что-то замороченное… и он правильно сделал, что не взял их…

— Давай отойдём чуть в сторонку и поделим, — сказал парень, не глядя на Пашу — как будто за ними следили, хотя вокруг них вообще никого не было…

На парне был пиджак, похожий на тот, в котором Паша сдавал выпускной экзамен…

На улице было холодно, но под пиджаком у парня был надет ещё и тёплый свитер, к тому же видно было, что его теперь грела пачка, которая лежала у него за пазухой…

Как Пашу когда-то — шпаргалки, которыми с ним поделился внук писателя… «Но с чего это он решил делиться деньгами? Да, похоже, что это бред…» — Паша, не говоря ни слова — не разговаривая с говорящими глюками, упрямо шёл вперёд, чемодан послушно катился за ним… но и «пиджак» шёл теперь за ним вприпрыжку — он был маленького роста и шагом он больше не поспевал…

«Вы не видели мои деньги?!»

Высокий брюнет — на голову, как минимум, выше Паши и на две — «пиджака»… с лицом… «не предвещающим ничего хорошего»… догонял их на всех парах — полы серого плаща развивались…