— Какого ещё края? А, ну да…

— Вот именно, края пропасти. А назад я буду слишком близко… к ней, и я не смогу — просто не смогу при этом вести машину. Поймите!

Паша понял, что Нехоженый, как ни странно, не шутит…

— Ну неужели вы никогда не водили машину? — сказал Нехоженый. — Только спуститься, потихоньку, очень медленно, еле-еле, я вам покажу… нога всё время на педали, не убирайте её ни на секунду… а там внизу сразу же пересядем.

И вот так они спускались — Паша ближе к краю, вцепившись в руль мёртвой хваткой, покрывшись противным холодным потом… «впрочем, пот мог быть и от прогулки, слишком тёплый свитер, sweetheart… — думал он, — всё-таки солнце в горах, ничего страшного, мы с тобой сделаем это…» — думал он, поворачивая руль всё время налево, и где-то за одним из поворотов ему невольно вспомнилось… как Семёнов учил его водить — один раз в жизни, они ехали откуда-то на семёновском джипе, с какой-то загородной вечеринки, кажется, производителей спиртного… и дистрибьюторов, да… и где-то ещё даже не на кольцевой… «Сейчас я покажу тебе, что такое русский обгон», — сказал Семёнов и съехал через обочину в чистое поле, смеясь, как он тогда уже смеялся, немного жутковато то есть… А в доску пьяным ездить он начал ещё раньше… Хотя ничего страшного в тот раз как раз не было: длинный поезд, составленный из застрявших машин, остался выше — на трассе, они съехали вниз, превратились в этакий отцепившийся зелёный вагон-фургон. «Давай я тебя тогда уже поучу немного водить», — сказал Семёнов… Поле было плоское — поле, ну да, и голое, всё собрано или выгорело, и некуда было там врезаться, колоски только звенели, пустота, марево… они поменялись местами — с Семёновым, да… и Паша немного повертел руль, так что даже голова закружилась, как на детском автодроме… Вот и всё, что было у него из «школы вождения», «русский обгон», — покатавшись по полю, они пересели, и семёновский джип вынырнул перед первой машиной пробки, и они помчались по шоссе дальше…

И всё это, этот «урок», лучше было бы сейчас не вспоминать, но память ведь работает на автопилоте, особенно когда ты вот так вцепился руками в руль…

Нехоженый отвернулся и, кажется, закрыл глаза, чтобы не видеть не только край, но и руки Паши… а может, и то, что будет за краем…

Краем глаза… Паша это заметил, писатель как будто бы спал, и Паша подумал, что… может быть, он специально всё это подстроил… Какого хрена?.. А-а-а… жить надоело, ну да, в про́пасть — пропа́сть… такой придумал себе конец, вместе с единственным своим читателем… Но нет, — хотя Паша и покрылся новой порцией пота, и теперь уже точно не от свитера… он подумал, что наверняка не было у Нехоженого никаких таких замыслов…

«Да просто баран, — думал Паша, — просто есть левосторонние бараны — их вывел какой-то физик-теоретик, и у них правые две ноги короче, чем две левые… потому что взбираются на холм всегда по часовой стрелке… и есть правосторонние — которые делают это наоборот… и спускаются — соответственно… вот и вся разница… между правыми и левыми…»

Краем правого глаза он вдруг увидел… что среди жёлтых и зелёных, и уже немного прозрачных, деревьев выросла огромная чёрная скала-голова Пастернака… и произнесла слова, которые он бы так, наверно, и не вспомнил…

«Скоты интеллектуализма…» — услышал Паша и, на мгновение скосив взгляд налево, едва не повторил это вслух — на ухо Нехоженому…

Взгляд его был прикован к дороге, и он не мог знать, ушла ли Голова обратно в плечи леса, горы… и открывает ли всё-таки глаза периодически — Нехоженый… и у Паши было такое же примерно ощущение, как будто он поднялся в воздух, например, во сне и теперь сосредоточенно, кругами, как бумажный самолётик или человек с крылом-парашютом… цвета попугая… спускался по склонам ветра… к тому же машину он иногда водил во сне — это он тоже вспомнил сейчас, и тоже некстати, — вот только не хватало сейчас проснуться… «Или повторить урок „русский обгон“, которому меня учил Семёнов… Да, но откуда он мог это знать, Нехоженый, что я владею манёвром… и в чистом поле васильки…»

Про «скотов интеллектуализма» он вспомнил ещё раз, когда дорога уже стала горизонтальной… «…и левосторонние бараны… и правосторонние… вместе справились с задачей, — думал он, — всем спасибо, сцепление, тормоза, коробка передач, ура…»

Ему теперь хотелось нажать как следует на газ, а не на тормоз, и если бы не зашевелившийся рядом с ним профессор словесности, наверно, Паша бы так и сделал… Или если бы этот спуск так не выпотрошил его «морально»… А так он только сказал Нехоженому «с добрым утром» и послушно остановил машину, после чего они поменялись местами, и Нехоженый сказал, что он приглашает Пашу пообедать за его счёт, на что Паша сказал, что нет уж, это он приглашает, раз это он среди них «яппи»… и так они немного потолкались в невидимой двери, как те гоголевские персонажи… пока не перешли к более важному вопросу: выбору трактира.

Паша вспомнил, что где-то здесь, недалеко, должен быть съезд к месту, где по-настоящему хорошо готовят суровые баварские блюда.

Он был там с компанией сотрудников, выезжавших в горы на двух машинах, причём одна была почти антикварная «феррари», красивая, как все «олди», и какие-то там были смешные подробности… Паша вспомнил, что хозяин её на заправке собственноручно добавлял — доливал в бензин — свинец… и что машина была похожа на перьевую авторучку, которую положили на край стола так, чтобы она выступала за край… а потом резко ударили по ней ладонью, и она полетела — так примерно она стартовала каждый раз… и так они это делали в школе, только не с перьевыми, конечно, с авторучками… Но вспомнить, где конкретно туда надо съезжать с автобана, Паша не смог, и они с Нехоженым заехали, можно сказать, в первый попавшийся ресторан с нарисованными стенами, с оленьими рогами на фронтоне и дежурным набором блюд в меню…

Оказавшимися, впрочем, такими вкусными, что Паша даже усомнился: может, это и был тот самый трактир, куда он заезжал с коллегами, и потом ещё у него было пару раз это чувство — что это уже было…

«Это влияние… этих двух озёр, между которыми мы вошли в вираж Мёбиуса… или залезли в бутылку Клейна — эти озера-дежавю, стоящие отвесно, из которых вода никогда не выливается… и они встречают тебя двойниками… что вверху, то и внизу… каждый раз, ещё раньше, до этого дня, когда я поднимался к верхнему, в первый миг казалось, что это нижнее… и наоборот… а теперь ещё за рулём, сцепление… да-да, это влияние вождения без прав… езды кругами-кольцами… чужого ада… — думал он, — как будто оно, это состояние, на самом деле растянулось до бесконечности… и мы так и будем по нему водить… залитой свинцовыми чернилами ручкой…»

Однако он зря беспокоился: эту свою тяжёлую вечность Нехоженый, попрощавшись, забрал с собой. Паша это сразу же почувствовал, как только «БМВ» профессора отъехала, высадив его возле западного входа в спящий молл. Было уже темно, в его доме над моллом почти не было светлых окон — два-три… И Паша это сразу почувствовал, «да-да, вот именно… будто гора с плеч», — сказал он вслух, потянул затёкшие за время езды конечности и, глубоко вдохнув — всей грудью, пошёл к своему подъезду. Ночью вход в нору был только сквозь подъезд — молл ведь был закрыт и через него невозможно было пройти…