– Как он выглядит? – спрашивает Дидье под задушевную мелодию «Ки май».[85]

– Что? Ах, да. Почти такой же, как и твой: розовый, шершавый; жутковат на вид, но пахнет бесподобно. Вот, взгляни.

– Да нет, я не про лобстера, – смеется он, придерживая рукой животик. – Я о твоем избраннике. Надеюсь, он не розовый и шершавый.

Прыснув от смеха, чокаюсь с протянутым бокалом.

– Ты забавная, Энджел.

– Да я не специально – но все равно спасибо.

– У тебя здорово вышло бы публику развлекать.

«Ну вот, а ведь я за язык не тянула».

– Так ты недоговорила.

– О чем?

– Опиши мне своего приятеля.

– Ах да.

Как вам это нравится? Мы едва успели чокнуться, а я уже забыла, что предмет нашего разговора – Коннор. Недобрый знак.

Я описываю своего избранника, а Дидье внимательно слушает, стараясь не упустить ни единого слова. Все упомянула, каждую деталь, которую способна удержать девичья память: волосы, фигура, топазово-черные глаза. Потом рассказываю, что он за человек. Всегда так описываю Коннора: добрый, практичный, верный, любит аккуратность и в меру романтичен – конфеты и букетики не в его духе (цветов от него явно не дождешься, в чем я недавно убедилась), и все равно очень заботлив. Однако теперь я почему-то начинаю сомневаться в сказанном. Остался ли Коннор Маклин прежним, не изменился ли, проведя девять недель в Голливуде, вдали от меня, в окружении таких девиц, по сравнению с которыми я – скромная библиотекарша? Так ли он верен, как прежде, не витает ли в облаках и не вкусил ли прелестей запретного плода? Будет ли он теперь со мной наперегонки бегать за автобусом, когда мы будем возвращаться домой в Ист-Энд после воскресной прогулки? Уже не поручусь. И пока я сижу здесь, терпеливо ожидая возвращения того, кого поцеловала на прощание хмурым пятничным утром, не постигнет ли меня разочарование? Не отказываюсь ли я от подарка судьбы, как выразилась Кери, преподнесшей мне возможность узнать, на что может рассчитывать такая, как я, прежде чем навсегда отдаться жизни, которой я вкусила вдоволь?

Дидье наполняет мой бокал. Перефразирую: Дидье делает знак официанту наполнить мне бокал, и тот расторопно исполняет. Такое чувство, что к нам приставили весь штат обслуги – по одному на каждую мелочь. Я удивляюсь, как до сих пор еще никто не предложил за меня пожевать.

– А у вас с Коннором, – спрашивает Дидье, когда официант оставляет нас наедине, – серьезно?

– Да, еще как. Мы познакомились в школе, в выпускном классе, и с тех пор не расставались – срок немалый. Здорово с ним, весело, мы видим друг друга насквозь, понимаем без слов; ну, ты знаешь, как это бывает.

Он кивает, а я взволнованно отпиваю глоточек шампанского, питая весьма определенную надежду, что, если не поддерживать эту тему, Дидье ее оставит. Странно как-то обсуждать своего парня с посторонним мужчиной; неправильно это. Хотя, с другой стороны, мне нечасто удается поговорить с кем-нибудь начистоту, излить наболевшее. Мег считает, что нас с Коннором свела сама судьба и мы навеки будем неразлучны, как Скот и Шарлин из «Соседей»;[86]матушка скорее глаза себе выколет, чем будет смотреть, как я гроблю свою жизнь с этой бездарностью; папа при любом упоминании о сердечных делах прячется в раковину; что же до Кери… о чем тут говорить? У них с Коннором персональная линия.

– Он сделал мне предложение, – говорю я, поддавшись искушению обсудить с кем-нибудь свою личную жизнь, – за день до отъезда в Штаты.

– И что ты ответила?

– Я сказала «возможно», – говорю, пристально изучая клешню лобстера и пытаясь вообразить, каково это, попасться в острые тиски. – Он дал мне время подумать до его возвращения. Так что, наверное, правильнее будет сказать, что мы сейчас на стадии, непосредственно предшествующей помолвке: стоим в очереди за билетами в большое плавание, фигурально выражаясь.

– Что ж, надеюсь, вам попадутся хорошие места, – тихо посмеивается Дидье.

Взгляд приковали его ослепительно белые зубы в обрамлении полных, мягких и даже чуть-чуть загорелых губ, которые совершенно естественно сложились в трубочку, – так умеют только французы.

– Правильно ли я тебя понял: ты не уверена? – интересуется он, прерывая мои личные размышления (я думала о том, как здорово было бы поцеловать столь прекрасный рот).

«Ну же, придержи коней; я так давно не целовалась – уже и не помню, что языком делать». (Поверьте, совсем не смешно, когда рот заставляют только жевать и говорить.)

– Уверена ли я? – спрашиваю себя.

«Ну конечно, с превеликим удовольствием я бы поцеловала его: это все равно, что втянуть в рот огромное мороженое-рожок – и не перепачкаться. Хотя мы, кажется, говорили о чем-то другом? Энджел, ради Бога, соберись».

– Дидье, по правде говоря, я не слишком уверена, – вяло улыбаюсь я. – Понимаешь, я люблю Коннора и никогда не хотела никого другого (я могла бы добавить, что ни с кем другим и не была, но это слишком личное – вдруг сочтет меня фригидной), и вполне возможно, он и есть тот самый, единственный, но брак – такое серьезное дело… Я боюсь ошибиться. Мои родители, например, поспешили.

Дидье пожимает плечами:

– Кто знает, может, и нет. Они произвели на свет тебя, и от этого мир стал только лучше.

«Ух ты, гладко стелет». Вспыхиваю, окрасившись под лобстера на тарелке, и нервозно отхлебываю шампанского. Должна признаться, я приохотилась к игристому – и не без помощи Дидье. Не слишком уместное увлечение с моим-то банковским счетом; к тому же идет оно у меня за милую душу, а одного пьяницы в семье и так достаточно. Следовало бы воздержаться: перестаю глотать залпом и попиваю мелкими глоточками, то и дело поглядывая на сидящего напротив недавнего знакомца. Того самого, который тянется через столик и – черт возьми! – кладет свою ладонь на мою руку и ласково ее пожимает. Мы, конечно, и раньше обменивались рукопожатиями, и все же пальцы у него на удивление теплые. Даже горячие – кожа так и зудит от прикосновения.

«Вот он, мужчина, – хихикая, позванивают нервные окончания, – наверное, уж и забыла, каково это?»

– Я тебе советую, – говорит Дидье, глядя на меня в упор, – выйти за этого человека, если его приемлют и душа, и тело; если ты уже многое перепробовала и поняла, что он – лучшая для тебя пара. Выходи без раздумий, если не мыслишь жизни без него, однако если замужество тебя пугает – сто раз подумай, прежде чем решиться. А иначе, cherie, ты не сможешь принять замужней жизни и разорвешь отношения, так и не дав им состояться. Всему нужно время. – Он нежно ласкает мои пальцы: нервные клетки бьют тревогу. – Живем один раз, Энджел, так почему бы не рискнуть? Всегда страшно бросаться в неизведанное, но очень часто взамен дается невиданное счастье, и тогда понимаешь: «Игра стоила свеч». Я один уехал в Париж, рискнул – и посмотри на меня.