– Ты же был на дирижабле!

– Там они в масках все, я думал… Я думал, они люди… Сейчас я…

Егор выругался еще гаже. Подошел.

– У этого твоего китайца кость темная… Он точно китаец?

– Китаец.

– А уши где?

– Откуда я знаю? Спроси у него.

– А ты остальных видел? – спросил Егор.

– Видел. Такие же. Все китайцы такие. Уродливые. Ушей нет, носа нет, рожа зеленоватая. Глаза большущие.

Неудивительно, что от таких бешенство пошло.

– Нет, уродливые – это ладно… Но это… Лапша червивая, оружие скругленное… Я сразу подозревал! Что они не китайцы! Почему они нашим воздухом дышать не могут?

– Откуда я знаю?! Может, он другой, воздух этот. Может, в нем бактерии какие-то сидят. Или состав не тот.

Егор задумался.

– Да, наверное, так, – сказал он. – Хотя наш воздух им подходит, если бы не подходил, они бы сразу умирали… Наверное, они все-таки тоже люди. Ноги, руки, голова, похож на больного человека. Почти…

Почти.

Я пожал плечами. Погода хорошая, это чувствуется. Холодно, и при этом прозрачно, и наверняка на западе в небе висит обширный мираж, в воздухе образовалась выпуклая линза, в которой отражается город, от чего кажется, что земля загибается кверху.

– Завтра будем дома… – Егор поглядел в сторону юга. – Или послезавтра.

Мне захотелось съездить ему по шее, чтобы не болтал без особой надобности разные глупости, но шеи я не нашел.

– Будем, – сказал я.

Алиса громко зевнула. Вообще-то люди не зевают во сне, но Алиса зевала.

– Пошла! Пошла отсюда!

– Это ты кому?

– Крысе, – недовольно буркнул Егор. – Чапе. Залезает все время… А с чего ты решил, что это именно китаец?

С чего? Видно же, что китаец.

– Видно же, – сказал я. – Волосы черные, вместо носа дырки, без ушей, на человека не похож. Китаец, само собой…

– Как-то очень уж не похож. Чапа! Пошла! Брысь! Ты, наверное, три килограмма весишь!

Боммм. Глухой и долгий звук, узнал его, когда нет зрения, слух работает гораздо лучше.

– Что это? – нервно спросил Егор.

– Трос лопнул.

В башне лопнул еще один трос. Совсем все старое.

Бомм, боммм, дзынк.

Наверху скрежетнуло, грохнуло, через несколько секунд тяжело обрушилось железо. Балкон над смотровой площадкой обвалился, скорее всего.

– Она же рассыпается…

– Она давно рассыпается, да никак не рассыплется. Наверху карабин. Оружие, с которым я…

Самому лезть? Вслепую – это самоубийство, ждать, когда вернется зрение… А если оно через неделю вернется? Или вообще не вернется? Послать Егора? Этот дурак шнурки завязать не в состоянии.

Ладно. Оружие – это всего лишь оружие. Прекрасное, верное, но оружие. А жизнь – это путь расставаний. Сначала ты теряешь родных, затем ты теряешь учителя, затем любимое домашнее животное, Папу, затем ты теряешь уже всех подряд, кто хоть раз тебе улыбнулся. Шагаешь, а вокруг тебя рушится мир. И гибнут люди. В конце ты остаешься один.

Без карабина.

– Ты прав, – сказал я. – Домой. То есть к слону. Наверное, в эту зиму действительно стоит отдохнуть. По весне… Продолжим.

– В слоне зимой хорошо, – сказал Егор с воодушевлением. – Тебе понравится.

– Не сомневаюсь.

Жить и умереть в слоне, что может быть лучше? Я, сидя в бескрайних рыбинских болотах, только об этом и мечтал. Ладно, выбора пока особого нет.

– Пойдем скорее, тут… Тут все… Как по тонкому льду. Знаешь, как стоять на тонком льду?

– Знаю.

Мы подхватили носилки с Алисой и двинулись на юг, оставив за спиной телецентр, Вышку, дирижабль и мертвых китайцев, и другого мертвого китайца, Акиру, который, может, был не совсем китайцем. И все они могли быть не совсем китайцами. Кем тогда? Кем?

Думать сослепу не хотелось, да и не получалось, точно, лишившись зрения, я утратил и способность к складной мысли.

Пробираться было нелегко, но мы старались, торопились, просачивались через ломаный бетон и крепкие проволочные выкрутасы, через разросшиеся на месте прежней жизни мшаники, проваливаясь в ямы и выбираясь из них, и наткнулись на поляну с клюквой, красной, как глаза окуней, пружинистой на ощупь и сладкой от первых морозов. Остановились и собирали ягоды, запасаясь на зиму кислятинкой.

Провалились в большую лужу – лед был действительно тонок, а под ним оказалось обилие головастиков и икры, этакий плотный головастиковый студень, дожидавшийся лета, они воняли, головастиков ни с чем не спутать. После лужи ощущение первого льда, про который говорил Егор, припомнилось организмом, и я стал ступать осторожнее, стараясь не раскачивать лишний раз землю. Если я оступался и Алиса начинала опасно раскачиваться, Чапа пищала с недовольством.

Егор пытался отправить Чапу пешком, но та не соглашалась и каждый раз, когда Егор сгонял настырную тварь на землю, возвращалась обратно. Тащили вместе с крысой.

Через три часа у меня заболели плечи, Егор принялся плеваться соплями, а Алиса провисла в носилках и потяжелела. Тогда мы остановились в какой-то трубе, шириной метра два. В этой трубе жили какие-то твари, мелкие и скользкие, возможно, жрецы или их какая-то более неудачливая по размерам разновидность, они принялись протестующе пищать и клацать зубами, думали напугать меня, сил смеяться не осталось, и настроения тоже, выкуривать их дымом не хотелось, и я бросил в трубу гранату, а за ней еще одну. Твари распространились по стенкам, испортив немного наш отдых своими неприятными на запах кишками.

Я развел костер из каких-то увесистых брусьев и достал китайскую лапшу, но аппетита не возникло, я не стал есть, я стал спать. Егор остался сторожить, а Алиса тоже спала, как спала она уже давно.

Егор разбудил меня уже в сумерках. Выбрались наружу и начали забрасывать вход мхом и смерзшимся дерном. Вслепую не очень хорошо получалось, и я стал сторожить, слушать то есть. Холодно, Егор стучал зубами и рассказывал про китайцев – совсем недавно он видел их тарелкообразный дирижабль – он летел на запад и мигал красными огнями. Егору казалось, что китайцы нас разыскивают и хотят отомстить, поэтому он торопился, надеясь укрыться в трубе как можно скорее.

Я же думал, что китайцам на нас плевать. Они утратили интерес. Получили все, что нужно, и отпустили, вряд ли станут теперь искать. Только вот что они получили…

Не знаю.

Егор ругался и ныл, говорил, что место не очень хорошее, но ничего, всего-то одну ночку, а завтра мы уже войдем в город и спрячемся в каком-нибудь доме. Что у него есть серьезные сомнения насчет…