отвели Белый город, где он также расположился кучно по дворам. А сам Жолкевский вошёл с ротой гусар в Кремль и занял двор Бориса Годунова.

Наутро Москва проснулась и узнала, что в её сердце, в Кремле и Китай-городе, стоят польские полки…

Пришла новая власть, под поляками жить, как к этому привыкнуть?!

Польские гарнизоны были также в Девичьем монастыре, Можайске, Борисове, Верее – и так до самого Смоленска.

Глава 13

Посольство к Сигизмунду

Тухачевский и Бестужев оседлали коней, выехали из стана вместе со смоленскими служилыми, перешли по мосту на другой берег Днепра у ставки короля и направились в сторону крепости.

Подле стана Дорогостайского, как раз за рекой напротив крепости, уже скопилась огромная масса всадников, когда Яков и Васька подъехали туда. Парадно, с копьями, стояли пятигорцы. Тут же, неподалёку от них, неровными цепочками, как будто их надёргали откуда-то, протянулись ряды жолнеров. Группами оживлённо судачили о чём-то и суетились пахолики.

Яков, с интересом разглядывая всё вокруг, невольно обратил внимание на другой берег Днепра, на закопчённые крепостные стены с разбитыми зубцами. Там, на стенах, повсюду были видны тёмные фигурки людей. Их было много. Они облепили все стены, кричали и махали кому-то руками вот сюда, на эту сторону Днепра, где собралось огромное войско.

– Посмотри туда, – показал он Ваське на крепость.

– Да, измучились, бедненькие! – сочувственно вздохнул Васька и уставился на крепостные стены, стараясь рассмотреть там кого-нибудь из своих родных. – Тоже, как видно, ожидают послов Боярской думы, – пробормотал он…

В полдень, когда все уже устали ждать, на Московской дороге показались два десятка королевских гусар. За ними ехали стрельцы, а далее – большой группой послы. Василий Голицын ехал верхом. Филарет же сидел в повозке. За ним, тоже в повозках, ехали церковные иерархи. Выборные от всех сословий и несколько сот боярских детей и стрельцов придавали посольству представительный вид. Длинная вереница телег, с холопами и столовой рухлядью, замыкала всю эту внушительных размеров процессию.

Жадно перебегая взглядом по лицам посольских, Яков заметил среди них Василия Сукина… А вон там мелькнул дьяк Телепнёв. С последним ему пришлось как-то столкнуться в приказных палатах в Кремле. Тот с чего-то прицепился к нему, оказался въедливым человечишкой. И он запомнил его… Рядом с ним он увидел и стольника Ивана Головина, того самого, свояка князя Скопина, на которого ему как-то показал Валуев…

– Глянь! – толкнул его в бок Бестужев. – Барятинский!

Якова Барятинского не узнать они не могли: он был их первым воеводой. С ним они уходили из Смоленска два года назад по указу Шуйского. Тогда их отобрали на поход под Тулу. Но пока они шли до Москвы, а потом и дальше, к тому времени Тула уже пала. И они, тогда ещё юнцы, городовые боярские дети, расстраивались, что им не пришлось сразиться с воровскими казаками Болотникова. Уже позже, через два года, пообтесавшись на службе, Тухачевский понял, что попади они под Тулу, многие из них полегли бы от рук тех самых казаков, умеющих превосходно воевать. Правда, домой их тогда не отпустили: оставили служить по выбору в Москве, при дворе государя…

Васька, поёрзав с чего-то в седле, заикнулся было, зачем, дескать, так много войска послам, когда вот они, с Молчановым, пришли малым числом и скорым ходом.

– Это не по весям гнать, – со знанием дела отозвался Яков. – Тут государя просят. Земля стала бы! – повторил он услышанное как-то от Валуева.

– Ну да! – охотно поддакнул Васька. Но всё равно ему была непонятна эта канитель. – Можно было уговориться обо всём зараз и на Москве!

– Эх ты-ы, круглая башка! – с сарказмом протянул Яков и шутливо шлёпнул ладошкой по его шапке.

Они поглазели ещё на посольских, затем взяли да пристроились в хвосте их колонны, двинулись вместе с ней к королевскому стану.

А в середине октября, на День мученика Прова, московских послов пригласили на первый приём к Сигизмунду.

Послы вошли с их приставом, паном Скуминым, коронным писарем. Голицын и Филарет вошли в трапезную вместе и остановились. На шаг от них встал Мезецкий, а далее все остальные посольские.

Василий Голицын, всегда уверенный в себе, всё для него не ново было, мельком скользнул взглядом по рядам, по лицам… Сенаторы, придворные… Военные чины!.. Король сидит на троне: простое кресло, деревянное, чуть шире, чем в обычном кабаке. При нём, для украшения особы, его пажи… И тут же рядом был Потоцкий, его слуга, безвременный и верный… Всё бедновато… А торжество упрощено. В нём места нет для пышности. По-деловому всё, как у иного торгаша или менялы…

Теперь за ними слово, за послами!.. Филарет обращается к королю – повёл!.. Зачитывает тоже перечень титулов его… «Ну вот – пошли и мольбы от патриарха о королевиче Владиславе!»

Князь Василий тоже сказал речь свою: от думы, от людей московских, и всё о том же, о Владиславе…

Затем пошли дары: Сигизмунду, королеве Констанции и, конечно же, ему, принцу Владиславу.

«Ты смотри-ка!» – невольно мелькнуло у него, когда после Мезецкого, вдруг – бац! – Авраамий поднёс королю от Троицкой обители лучше всех дары!.. Переплюнул!.. «Хм! Что же сие значит?..» Ну наконец, заговорил теперь король!.. Переговоры – на канцлера Сапегу, сам же он милостиво, через того же Скумина, допускает их, послов, к своей руке…

Приём закончился… Как быстро всё прошло…

Через пять дней послы приехали на первую встречу с канцлером в Спасский монастырь.

Лев Сапега – круглый лоб, уже седой… И с ним всё тот же пан Потоцкий: высокий, чуть сутулится, и икры толстые, в обтяжку сапоги… Литовский маршал Дорогостайский – ну это косточка военная: упрям и в меру туповат. Подканцлер Шеснов-Крицкий – личность тёмная… Ба-а! – и здесь же был их любимый писарь, пан Скумин…

Пошли переговоры… И вот уже Томило Луговской зачитывает договор: чётко, не спеша, звенят металлом слова иные… Теперь наказ послам о спорных статьях: на них споткнулся Жолкевский тоже… Затем текст по-польски читает Скумин…

Да нет, вот только тут и начались дебаты: сенаторы, что и Жолкевский, стоят на том же, как будто сговорились!..

– Милостивые господа, я уполномочен довести до вас повеление короля, – заявил Сапега послам, когда все уже достаточно утомились.

Он встретился взглядом с Голицыным, слегка замялся, но продолжил дальше:

– Его величество желает, чтобы господа послы целовали крест ему и его сыну, королевичу Владиславу!

За столом на несколько секунд повисла тишина.

– Лев Иванович, ты, случаем, не оговорился? – недоумённо уставился на него Голицын, по привычке вскинул брови и хмыкнул: – Хм!

Он называл его по-дружески, на свой манер, по имени и отчеству, переиначив