Но Сапега не оговорился и не шутил, повторил всё то же, затем добавил:

– Василий Васильевич и вы, господа, – кивнул головой он остальным послам. – Как ставить сына впереди отца? Вы так делаете на Москве?

Князь Василий даже повеселел от такой лукавой простоты.

– То дело лествицы! А мы речь ведём о государе!

И он подтолкнул локтем в бок Филарета: мол, давай, что сидишь, помогай, надо отбиваться…

Фёдор Никитич переглянулся с ним, понял, что он хочет, и возвысил свой голос:

– На том стоим, на чём Жолкевский целовал крест за себя и за вас, панов!

Его тоже возмутило это заявление канцлера. От волнения он поперхнулся и закашлялся: «Кха-кха!»

– Господа, господа! – поднял руку Сапега, дескать, я тут ни при чём. – Тихо, тихо! Я передал волю короля. Что противно – скажите ему сами. Его величество соизволил назначить вам аудиенцию…

Стан канцлера послы покинули обеспокоенные таким поворотом в сторону от изначального договора.

На другой день после Казанской Богоматери [59]послов проводили в ставку короля, всё туда же – в Свято-Троицкий монастырь. В палате, всё в той же деловой и строгой обстановке, собрался большой королевский совет: сенаторы, придворные – все были при оружии и пышно разодеты, не так как в первый день приёма их, послов.

Сигизгмунд сидел всё на том же троне, но его, как видно, подновили. Да ещё теперь шеренгой рядом выстроились пажи. А чуть впереди трона опять стоял Потоцкий, голова вскинута вверх, с завитой шевелюрой, бородкой и усами, высоким кружевным жабо, с улыбкой на устах.

Скумин подвёл послов к трону и остановился в пяти шагах от короля. Три раза ударил он посохом об пол и громко объявил: «К его величеству Жигимонту Третьему, Божьею милостью королю Польши, великому князю Литовскому, Рускому, Прусскому, Жомоитскому, Мазовецкому, Инфлянтскому, а Шведскому, Готскому, Вандальскому наследственному королю, Боярской думы Московского государства великие послы, боярин князь Василий Васильевич Голицын, митрополит Ростовский Филарет и окольничий князь Данило Мезецкий с товарищами!»

И снова последовал троекратный удар посохом об пол, как знак представления послов: и те поклонились королю.

На минуту в палате наступила тишина: полная, торжественная, вниманием насыщенная.

Затем Потоцкий шагнул вперёд, встал между королём и послами, вполоборота повернулся к трону. И на послов из его уст полилась воля короля.

Сигизмунд милостиво жаловал на царство своего сына Владислава, ссылаясь на многократные мольбы московских людей, пропадающих без законного царя. Указал он также сейму собраться в Кракове, чтобы утвердить своим решением избрание Владислава московским государем… Под конец он выразил желание видеть послов на сейме, чтобы просить сенаторов отпустить королевича в Москву…

Приём завершился. Но на этот раз король не отпустил послов. Он поднялся с трона и подошёл к ним. Изысканно и вежливо он взял под руку Голицына и пригласил всех послов к себе за стол.

После обеда, когда послы вышли из королевских палат и направились к своим лошадям, Голицына и Мезецкого остановил пан Скумин.

– Господа, – тихо обратился он к ним так, чтобы не слышали другие посольские, – пан Сапега желает переговорить с вами конфиденциально… Сюда, господа, сюда! – заспешил он и открыл перед ними дверь в игуменскую, где их уже ожидали канцлер и Потоцкий.

– Василий Васильевич, Данило Иванович, прошу извинить меня за эту таинственность, – начал Сапега, чуть живей обычного, и было заметно, что он торопился. – Я хотел объясниться с вами вперёд ваших священников. Как люди государевы вы скорее поймёте меня.

От такого хода канцлера Голицын насторожился: Сапега явно стремился расколоть посольство. И князь Василий понял, что дружба-то дружбой, а интересы-то у них совсем расходятся.

– То непутём затеял, Лев Иванович! Посольское дело тебе не дальнее. А видано ли, чтобы послы один против другого делились?

– Да не о том речь, господа! – забеспокоился Потоцкий, подошёл к ним и стал вроде бы оправдываться. – И нет в том дурного умысла!

И это ещё сильнее насторожило Голицына: «Да-а?!»

– Василий Васильевич, я к тебе с просьбой, – продолжил дальше Сапега и начал рассыпаться перед ним в комплиментах. – Ты же человек со здравым умом. И мы ведь знаем хорошо друг друга!

– Оставь! Не тяни, говори, зачем притащил сюда? – Уже надоела эта игра в слова Голицыну, и стало сердить, что его принимают здесь за какого-то мальчика.

– Прикажи Шеину присягнуть королю с королевичем. Пусть сдаст крепость на имя короля, – сказал канцлер, холодно глядя на него.

– Ради одной чести! – засуетился как-то подозрительно Потоцкий. – Подумайте, подумайте же, господа!

Теперь-то князь Василий понял всё окончательно и криво усмехнулся: «Вон куда повернули!»

– Господа, о чём вы?! – удивлённо воскликнул Мезецкий и тоже вроде бы засуетился, как и Потоцкий. – Король успокоит землю, и Смоленск будет его!

Князь Василий демонстративно почесал свою жёсткую бороду и трескучим голосом, от раздражения, что его тут пытаются явно надуть, напомнил им, что Москва целовала крест королевичу за всю Русскую землю, в том числе и за Смоленск.

– И дело надо вести по чести! – резко бросил он канцлеру и гетману.

– Ах так! – гневно вырвалось у Потоцкого, и он забегал по тесной игуменской келье, весь напудренный, от этого смешной и несерьёзный. – Кровь смоленских людей будет на вас! На тебе же, князь Василий!

– Не надо, не надо, пан Яков! – раздражённо отмахнулся от него Голицын. – Не надо пугать кровушкой! Пуганы и кровушкой, пуганы! Много раз пуганы! Притерпелись к пуганью-то!..

Он почувствовал, что кто-то трясёт его за плечо:

– Василий Васильевич, Василий Васильевич, не шуми! То одни слова!

Обернувшись, он увидел Мезецкого, смахнул его руку со своего плеча.

– На то и послы, чтобы словами рубиться! – сердито пробурчал он, повернулся спиной к канцлеру и гетману и вышел из игуменской, услышав вслед брошенную Потоцким угрозу сровнять с землёй крепость.

– Вашему теляти да волка бы скушать! – насмешливо проронил он.

Вслед за ним вышел и Мезецкий.

В посольском стане Голицын сразу же заглянул к Филарету в палатку. Тот, кряхтя, поднялся с лежанки и сел. И видно было, что он недомогает.

Дворовый холоп Егорка услужливо подставил князю табуретку рядом с лежанкой.

Князь Василий сел и рассказал всё о стычке с канцлером и Потоцким.

– Вместе стоять надо, вместе! – забеспокоился Филарет. – Поодиночке сломают!

– Сапега говорит, то наказала ему королева и ему по-иному нельзя. Иначе-де лучше и не возвращаться в Вильно.

– И ты бы ему говорил, что и нам нельзя на уступку! Иш-шь какой! – не по-смиренному, зло, погрозил Филарет кулаком кому-то за стенами палатки.

* * *

Под Смоленском выпал снег. По ночам стало примораживать. В палатках было холодно и сыро, хотя холопы непрерывно топили громоздкие очаги.

Напряжённые