Глядя на склоненную перед ней темноволосую голову, Олимпии захотелось зарыться пальцами в эти волосы, а потом встать рядом с ним на колени и поцеловать, еще и еще… соблазнить, чтобы это опять повторилось.

«Теперь вам придется выйти за меня замуж».

– Эшмонт…

– Вы ошиблись: мое имя Рипли, – глядя на нее снизу вверх, – резковато поправил герцог. – У вас шок, вы слишком смущены, поэтому путаетесь. Я Хью Филемон Энкастер, седьмой герцог Рипли, один из «их бесчестий», тот, за кого вы скоро выйдете замуж. И на этот раз не пуститесь в бега: не позволю.

– Нет, я имела в виду, что Эшмонт…

– Да, вряд ли он обрадуется тому, как обернулось дело.

Она как‑то забыла о том, что натворила, то есть вообще не подумала. А теперь вот вспомнила: драки, дуэли. Кажется, в одной из таких Эшмонту чуть не отстрелили ухо. Но теперь… Что говорил тогда Рипли, в саду? Что‑то про любовников… А, вот: «Поскольку возле вас никого, кроме меня, нет, меня‑то он и вызовет».

Она все еще нареченная Эшмонта, поскольку оказалась трусихой, не разорвала помолвку, а сейчас отдалась лучшему другу жениха. Какая глупость! Какая беспечность! И ведь даже пьяна не была. Неужели она такая испорченная? Теперь хоть бейся головой об стену!

Олимпия спокойно сказала:

– Вы друзья, и, думаю, Эшмонт не вызовет вас на дуэль.

– Правильно. Нет причин для беспокойства. Я дам в морду ему, он даст мне в ответ и больше не будет считаться пострадавшей стороной. Так было всегда, но не уверен, что теперь этот план сработает.

– В таком случае лучше я сама ему скажу, – предложила Олимпия. – Уж меня‑то он точно не вызовет.

Рипли опять взялся за пуговицы.

– Можете сказать, если хотите, но это ничего не изменит. Он мой друг, а я его предал, да, еще и унизил впридачу.

– Нет, предала его я, – возразила Олимпия. – Не порвала с ним, как следовало сделать: побоялась себя скомпрометировать.

– Вы не виноваты.

– Нет, это моя вина. Мне хотелось, чтобы Эшмонт решил все сам, хотя знала, что вряд ли он от меня откажется по доброй воле.

Рипли добрался до середины юбки.

– Как вы сами заметили – совсем недавно, в библиотеке, – брак для мужчины значит одно и совсем другое для женщины. Вы совершили правильный поступок.

– Ну да: практичный и разумный.

– И это тоже. Поскольку у вас не было уверенности, что сможете пробиться сквозь мой толстый череп, вы очень благоразумно решили не сжигать мосты. И готов ручаться головой, что в своем письме вы выражались излишне тактично и деликатно, чтобы не ранить его чувства. Вот не понимаю, почему все кругом так боятся ранить его чувства. Должно быть, это из‑за того вида, который он на себя напускает: точь‑в‑точь потерявшийся щенок. Я так не умею. Пытался, но выходит рожа как у горгульи.

Он наконец добрался до талии платья.

– Он ни в чем не виноват, и мне хотелось поступить с ним по‑доброму.

– По‑доброму, значит. Эшмонт не такой уж ранимый, знаете ли, к тому же сам виноват. – Рипли встал, нашел ремешок и подал Олимпии.

Обернув его вокруг талии и застегнув пряжку, она сказала:

– Очень мило с вашей стороны, что вы меня защищаете: бесценное качество для будущего супруга, – однако неважно, насколько уязвим Эшмонт и чья здесь вина. Вы не знаете, каково это: поступать всегда правильно, быть хорошей девочкой, угождать всем.

– Значит, вы не такая уж хорошая девочка, – заметил Рипли.

Олимпия судорожно втянула воздух.

– Хорошие девочки не напиваются и не пускаются в бега в день собственной свадьбы, – добавил Рипли. – Хорошие девочки не раздеваются перед распутными мужчинами, не провоцируют их на поступки, о которых могут потом пожалеть, не ставят им в вину, что те не догадались совершить такой поступок раньше. Хорошие девочки безумно скучны. Вам достался титул зануды и «синего чулка» именно потому, что пытались быть хорошей. Но вы же не такая: вы плохая, очень плохая девочка, и будь вы мужчиной, мы бы с вами здорово сдружились. Но я рад, что вы не мужчина. А теперь не пора ли нам прекратить словесные баталии и покинуть это благодатное местечко? Мы не можем терять ни минуты.

Тем временем в малой гостиной Кемберли‑плейс

Лорд Фредерик стоял у окна, глядя в сад.

– Гроза утихла: им давно следовало бы вернуться. Мне это не нравится.

Леди Джулия вновь наполнила свой бокал.

– Вы ничем не поможете делу.

– Но кто‑то же должен!

– Эшмонт не дитя. Ему давно пора стать хозяином собственной жизни. Вы же не можете прикрывать его вечно.

– А какова в этом ваша роль? Вы скрывали невесту Эшмонта, когда он сюда приезжал.

– Ничего подобного! В тот момент ее здесь не было.

– Вы не сказали ему всей правды. Кого вы защищаете?

– Олимпию, разумеется, от брака с неподходящим мужчиной. Но вот беда: подходящий оказался тугодумом и не видит того, что у него прямо под носом.

В полнейшем недоумении оба молчали: она – словно что‑то знала; он – догадывался, но не желал принимать. Хотя ни он ни она не признались бы в том, что почувствовали.

Если в глазах ее светлости и вспыхнули огоньки, так это была игра света. Если щеки его светлости чуть порозовели, то по той же причине. Он холодно заметил:

– И вы решили, что, если дать ему немного времени, он догадается?

– Да.

– Но что, если на это уйдут годы?

Кажется, в воздухе повисли слова «как это случилось со мной»? А может, и нет.

Рассмеявшись, леди Джулия сказала:

– Пока не станет слишком поздно? В таком случае я смогу утешиться тем, что хотя бы попыталась.

– Хотите сказать, приложили руку.

Если бы кто‑нибудь помог тогда…

– Привычка, – сказала она. – Стараюсь для него почти всю его жизнь. У нас с вами много общего.

– Да, и я слишком стар, чтобы менять привычки. Это самый лучший шанс моего глупого племянничка. Я не дам ему совершить ту же самую ошибку… что совершают слишком многие.

– Как же он поумнеет, не совершая ошибок?

– Я не стану так рисковать. Кажется, я ждал достаточно. Насколько я понимаю, они сбежали.

– Зачем им бежать? – возразила леди. – Они просто нашли укрытие от грозы: вместе или каждый свое, – а вы спешите с выводами, что на вас непохоже.

– Откуда вам знать, что похоже, а что нет, – возразил лорд Фредерик. – Зато мы оба знаем Рипли: я догадываюсь, на что он способен.

«Может поступить так, как следовало мне, когда у меня был шанс».