а также приволжские губернии [Hutchinson 1990: 117]. Это было также справедливо и в отношении беженцев, хотя явная угроза, которую несли усталые, больные люди, перемещающиеся с места на место, общественному здоровью жителей внутренних районов империи, было осознано незамедлительно. У линии фронта росли лагеря для беженцев, которые стали лагерями смерти, под бременем строгих карантинных мер. Как вспоминал Ан-ский, беженцы из австрийской Галиции и российских территорий собрались в лагере возле Ровно, где умирали, беспомощные, от голода и холеры. Многие беженцы были евреями. Синагоги в этой области вскоре превратились в жилища для беженцев, где дети массово гибли от холеры [An-sky 2002: 184, 206]. Организации помощи на Кавказском фронте также отмечали пик заболеваемости среди беженцев в 1915 году и предлагали строить для них особые госпитали[334]. По мере того, как общественный кризис после Великого отступления усиливался, члены правительства стали обсуждать вопрос беженцев и заболеваемости на самом высоком уровне. В конце июля министр внутренних дел князь Щербатов написал генералу Янушкевичу с просьбой удерживать проблему беженцев в прифронтовой зоне, поскольку «ввиду распространения тифа и холеры среди беженцев из Галиции передвижение внутрь России делается невозможным»[335]. Как мы видели, Ставка и не желала, и не могла замедлить поток беженцев в разгар военного отступления.

Питер Гатрелл справедливо утверждал, что горячечные устрашающие рассказы о беженцах как переносчиках болезней подпитывались разнообразными сильными культурными течениями, которые превращали «бродяг» в потенциальную угрозу и не всегда соответствовали масштабам проблемы [Gatrell 1999:8,81]. Вместе с тем, как отмечает Гатрелл, заболеваемость была реальной проблемой, и беженцы в особенности страдали от заразных болезней [Gatrell 1999: 58]. Официальные лица на местах сообщали как о масштабах проблемы, так и о ее причинах. Землевладелец Кобринского уезда Иосиф Феликсович Баньковский описывал ситуацию, сложившуюся к июлю 1915 года. В лагере возле Кобрина проживали 10 000 беженцев, им не хватало хлеба и продуктов. Работники на кухнях, где всегда недоставало персонала, подавали пищу в чанах, и беженцы выстраивались в очереди, чтобы забрать свою порцию, разнося заразу; ослабевшие были предоставлены сами себе. Свирепствовали холера и голод. Дороги и площади, заполненные беженцами, превращались в «замусоренные грязные помойки», требующие для дезинфекции тонн извести, притом что никакой извести, конечно, не было. В отсутствие санитарного транспорта и лазаретов больные холерой и оспой жили и питались рядом со здоровыми местными жителями. Эти больные голодные люди рыскали в поисках пропитания, не брезгуя воровством, что приводило к расширению контактов (предполагающих порой кулачные бои) с местным населениям. И все это медленно продвигалось на восток[336]. Когда беженцы наконец садились в поезда, вагоны тоже становились смертельно опасным местом. Официальные лица на высших войсковых уровнях обсуждали проблему беженцев и заболеваемости, настаивая, чтобы поезда были оборудованы санитарными вагонами с персоналом от Земского союза, чтобы помещать больных в карантин[337]. Реакцией правительства стало некоторое усиление надзора. Сотрудники Земгора на Юго-Западном фронте учредили «фильтрационные пункты», чтобы предотвратить распространение холеры и других инфекционных заболеваний[338], что обошлось в 100 000 рублей в день.

Заключение

В 1915 и 1916 годах участие в неправительственной деятельности обретало все большую важность. Работники благотворительных организаций, защищавшие интересы жертв войны, например местного гражданского населения или военнопленных, все сильнее утверждали свою компетентность в самых разных вопросах и требовали ресурсов [Лемке 2003,2:164]. Представители прогрессивных взглядов в военных и общественных кругах уважали друг друга. Брусилова любили и социальные работники, и лидеры общественных организаций [An-sky 2002: 285; Лемке 2003,2:455]. Следует отметить двойственность технократического прогрессивизма, который исповедовали эти активисты-энтузиасты. С одной стороны, бесспорно, они весьма критично относились к существующему порядку. Себя они считали силой, которая сумеет исправить то, что так безнадежно испортили царь и придворные чины в военных и правительственных кругах. С другой стороны, они были страстными поклонниками методов фильтрации, надзора, инспектирования и максимизации прибыли, возникавших там, где обозначались новые социальные проблемы и зарождались новые политические группы[339]. Именно занимаясь социальной помощью, многие активисты оказались сознательно и очевидно вовлечены в политические проблемы на самых разных уровнях.

В самом конце 1915 года на конференции районных врачей и предпринимателей, устроенной Земгором Украины, имел место особенно яркий взаимообмен. Основная часть встречи была посвящена повседневной деятельности врачей по претворению в жизнь прогрессивных программ, таких как обязательная вакцинация. Некоторые отмечали, что им трудно выполнять свою работу из-за проблем координирования деятельности различных земских органов и земских работников, военных и местных губернаторов. Однако активисты действовали осторожно, зная, что Земгор подвергается усиленным нападкам со стороны правительства. Консерваторы с самого начали с большим подозрением относились к общественным организациям. Уже в начале 1914 года Министерство внутренних дел предупредило Совет министров и царя, что энергичные союзы занимаются политическими интригами, и рекомендовало подрезать им крылья [Шевырин 2000: 22]. В конце 1915 года правительство обратилось к вопросу коррупции среди должностных лиц Земгора. Критики все чаще требовали от общественных деятелей отчитываться об их деятельности и расходах. Один из делегатов отмечал:

Мы должны выполнить две очень большие задачи: мы должны дать отчет не только пред своей совестью, но и пред русским обществом. Та настоятельность, которая теперь проявлена в требовании отчетностей, не случайна. Я думаю, что имею полное право сказать, что каждый из нас, пришедший на данное совещание, чувствует себя членом большой организации. Но наша организация находится в очень большой опасности, которая вам ясна. На нас совершается планомерный поход и этот поход имеет единственное орудие, это то, что у нас нет отчетности. Под словом отчетность понимается помимо того, сколько сделано, сколько человек накормлено, залечено и т.д. понимается еще, как это сделано и на какую сумму. Сейчас я распечатал последний номер «Московских Ведомостей» и прочитал, что, когда оказалось, что нападения на бухгалтерский отчет не удались, то теперь говорят: это находится в полном соответствии, но хорошо ли вы покупали, достаточно ли дешево и общественными деньгами распоряжались достаточно ли внимательно. Вне всякого сомнения, что злоупотребления могли быть, но очень мало, недосмотра несколько больше, но тоже, вероятно, мало, потому что все мы работаем бескорыстно и с полным вниманием. Но, к сожалению, не все так относятся к Союзу как мы, есть у нас серьезные враги. Мы должны сделать то, что считается невыполнимым. Чтобы сверить работу нашего Финансово-Статистического Отдела, мы заглянули в работу Красного Креста и нашли, что там еще меньше готовы к тому, чтобы дать ответ. Но на них не будут нападать и потому мы должны сделать гораздо больше. И мы должны