Кто эта женщина? Рейх – фамилия очень знакомая, но Галя не могла вспомнить, где она ее слышала.

Помимо фотографии Клима, она забрала и карточку Нины – чтобы поколдовать и над той, и над другой. Раз уж решилась на грех, то терять все равно нечего.

2.

Галя завернула Нинин снимок в бумажку и во время очередного визита на Лубянку попросила Ибрагима подсунуть его в карман одному из умерших заключенных. По словам Капитолины, это был самый верный способ погубить соперницу – главное, чтобы мертвец забрал карточку в могилу или, на худой конец, в крематорий.

Добрая душа Ибрагим не отказал – он часто помогал грузить покойников в труповозку, так что ему ничего не стоило исполнить Галину просьбу.

Поблагодарив его, Галя побежала к Алову.

– Ну что, не приехал твой? – спросил он и принялся жаловаться, что они с Дуней совсем замучились ютиться в углу у Валахова – так звали помощника Драхенблюта, который пустил их к себе пожить.

Еще во время Гражданской войны Валахов заграбастал себе бывшую приемную адвокатской конторы, но площадь его комнаты оказалась слишком большой, и во время очередной кампании по борьбе с мещанством его заставили уплотниться. Он прописал у себя Алова, а тот привел молодую жену, и бывшие приятели разругались в пух и прах. Валахову не везло с девушками, и ему было обидно, что у старого и больного Алова есть личная жизнь, а у него нет.

Гале до сих пор было неудобно, что ей досталась комната в Большом Кисельном переулке.

– Ты попроси Драхенблюта – может, он поставит тебя на очередь на жилье? – робко сказала она, но Алов только скривился.

– Да я уж сто раз просил!

Он вытащил из-под манжета четки и принялся отщелкивать бусину за бусиной.

– Драхенблют велел как следует готовиться к чистке: после нее точно какое-нибудь жилье освободится. Так что надо удвоить усилия… Что у тебя нового?

Галя пожала плечами.

– Я Зайберта встретила – он вернулся из Архангельска и позвал меня в казино.

– А ты что?

– Послала его к черту. Он, кажется, злится на Клима из-за какой-то статьи про полярников.

Алов несколько раз подбросил четки на ладони.

– Вот что, чижик… Давай-ка ты ответишь ему взаимностью.

– Да бог с тобой! – опешила Галя. – Я ведь ему не нужна, он просто хочет насолить Климу.

Алов грозно сдвинул брови.

– Ты из себя тут не строй, поняла? Сходи с ним в казино и послушай, что он скажет. Может, чего полезное узнаешь.

Алов вынул из кармана талон в кооператив ОГПУ.

– На, держи: купишь Тате валенки на зиму. И не реви! Каждый должен служить революции, как может.

По дороге назад Галя вновь встретила Ибрагима.

– Я все сделал, как ты просила, – отрапортовал тот. – Только сейчас трех покойников увезли в крематорий.

Галя поблагодарила его и заторопилась прочь. Дело было сделано и теперь надо было прочесть молитву «На присушку». Только где именно? Колокольный звон в последнее время звучал все реже и реже: многие храмы закрывались, а настоятели действующих церквей старались не привлекать к себе внимание.

Обогнув Кремль, Галя пошла вдоль набережной. Вдали в закатном солнце золотился купол Храма Христа Спасителя. Там должны были звонить в колокола – ведь на такой великий храм никто не покусится.

Галя брела навстречу сияющему куполу, как навстречу смерти. Пусть будет ад и вечные мучения, лишь бы Клим полюбил ее!

Над рекой раздался протяжный гул колокола. Вот оно – надо решаться! Галя достала из сумки бумажку, в которую была завернута карточка… и обомлела.

Она нечаянно отдала Ибрагиму фотографию Клима и оставила себе портрет Нины Купиной.

3.

Галя встретилась с Зайбертом под светящимися часами на площади Старых Триумфальных Ворот. Шел мелкий дождь, и Зайберт раскрыл над ней огромный английский зонт.

– Не стесняйтесь и берите меня под руку. Ах, милочка, у вас прекрасные духи!

Духов у Гали отродясь не было, и единственное, чем от нее могло пахнуть, – это тушеной капустой, которую она приготовила себе на ужин.

– Вы когда-нибудь были в казино? Нет? Ну-у, так нельзя! – протянул Зайберт. – Пока дают, надо брать от жизни все. Тем боле что игорные заведения закроются со дня на день – как пережиток буржуазного общества.

Они вошли в ярко освещенное здание без вывески. В некогда роскошном, но обшарпанном вестибюле стоял запах мокрой пыли; наверх вела истоптанная лестница, а с потолка свисала тусклая люстра с рваными хрустальными нитями.

– Товарищи молодые люди, ну куда вы претесь на ковры в калошах? – закричал седоусый швейцар.

Зайберт сделал непонимающее лицо и принялся что-то нести по-немецки.

– Иностранец… – с отвращением протянул швейцар, но приставать больше не стал.

Зал на втором этаже был увешан зеркалами и политическими плакатами. Вокруг столов, где играли в рулетку и железку, толпились мужчины, одетые в мятые двубортные костюмы и модные узконосые полуботинки.

– Это кто – нэпманы? – шепотом спросила Галя.

Зайберт покачал головой.

– Сюда в основном ходят иностранцы, проворовавшиеся кассиры и романтики, верующие в удачу.

Женщин было мало, и, как показалось Гале, все они пришли не играть, а подыскивать клиентов на ночь.

«Господи, какой ужас!» – думала она и приободрилась, только заметив старушек в поношенных шелковых платьях и старомодных шляпах. Они сидели за отдельным столом и увлеченно играли в преферанс – вернее, в «прежние времена». Как объяснил Зайберт, старухи пользовались помещением казино как клубом, и не приносили ему ни копейки. Но администрация их терпела – они были местной достопримечательностью.

Проходя мимо столов, Галя заметила, что все посетители казино играют картами производства Союза Безбожников: короли – священники и чудотворцы, дамы – лукавые монашки, валеты – дьячки с пьяными рожами.

Зайберт подвел Галю к столу с рулеткой, вокруг которого толпились раскрасневшиеся молодые люди.

– Привет капиталистической акуле! – загалдели они, увидев Зайберта. – Вы опять с дамочкой?

– А вам опять жалованье не выплатили?

Зайберт объяснил Гале, что эти юноши работают в акционерном обществе «Радиопередача» и занимаются производством программ для радио. Раньше у них выходили прекрасные лекции вроде «Когда прекратится жизнь на Земле» или «Внушение и гипноз в мире преступности», но, к несчастью, они стали так популярны, что государство наложило на них лапу. Теперь «Радиопередача» занималась не просвещением, а пропагандой, половина коллектива разбежалась, а оставшиеся работники месяцами не получали жалование.