Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она протянула наполненные емкости женщинам в вагоне, но у нее просили еще. Увидев пустые чашки и отчаяние на лицах, Нина снова подошла к солдату, смиренно опустив голову:
– Mehr, bitte.[65]
Солдат кивнул, и она кинулась к фонтанчику. Успела сделать еще несколько глотков, пока наполнялись чашки, побежала к вагону, а когда обернулась и хотела попросить разрешения набрать воды в третий раз, между ней и фонтанчиком уже стоял другой солдат. Он покачал головой, а поверх его плеча Нина увидела еще охранников, нацеливших ружья на нее и на двух женщин, тоже носивших воду. Раздача воды закончилась.
Нина влезла обратно в вагон, ободрав ноги о неструганые доски настила. Двери захлопнулись, поезд тронулся с места, засвистел ветер, врываясь в щели, и она почувствовала, что ей холодно – холоднее, чем раньше, – а, оглядев себя, обнаружила, что одежда на груди и оба рукава у нее мокрые.
– Дайте чашку! – обратилась Нина к женщинам, стоявшим рядом, и те сразу поняли, что она собирается сделать.
Нина тщательно выжала ткань одежды на груди и подоле, стараясь не потерять ни одной драгоценной капли, затем вытащила руки из рукавов, и другие выжали ее рукава досуха. Они отступились, только когда последняя капля упала с грязной ткани, и забормотали слова благодарности, которые пролились бальзамом на ее отчаявшееся сердце.
Ей досталось больше воды, чем остальным, но жажда никуда не исчезла. Жажда по-прежнему мучила ее, изнуряла, опустошала, иссушала. Превращала в тонкий, хрупкий клочок бумаги, кем-то смятый в кулаке и брошенный под ноги прохожим.
* * *
Медленно миновал еще один день, прежде чем поезд опять остановился.
Было темно. Нина держалась на ногах только потому, что некуда было упасть. Снаружи – вдалеке, где-то в ночи – раздавался металлический скрежет, сердито переговаривались мужчины, и звучал несмолкаемым стаккато лай всполошенных собак.
Но двери вагона оставались закрытыми.
Поезд дернулся вперед и снова замер.
Дернулся вперед и замер.
Дернулся. Замер.
На несколько мгновений воцарилась тишина, зыбкая и напряженная, а потом мир взорвался звуками – лай собак, крики мужчин на незнакомых языках и причитания женщин вокруг в вагоне.
Двери открылись; из темноты ударили слепящие лучи света. Нина прикрыла глаза рукой. Теперь главное было не упасть из поезда. Она, мучительно моргая, посмотрела вниз – на самый край вагонного настила охранники положили тяжелый брус, второй конец которого исчезал в темном брезентовом кузове огромного грузовика, стоявшего метрах в двух от поезда.
– Raus! Raus! Schnell![66]
Немцы хотели, чтобы она прошла по этому брусу в грузовик, но Нина ничего не различала перед собой в слепящем свете, не видела, куда ступать, и даже представить себе боялась, что будет, если она упадет. Но сзади напирали другие женщины, которым не терпелось вырваться из вагона, и тогда она все-таки ступила в бездну. Каким-то чудом ей удалось преодолеть самодельный мост. Она не упала.
Грузовики привезли их к огромному пустому строению, похожему на ангар, в котором металось эхо. Одна за другой машины выгружали пассажиров и отъезжали. Когда в ангар завели последнюю группу пленных, охранники захлопнули двери и задвинули засовы.
Воды им так никто и не принес.
Под ногами у Нины был холодный и грязный бетон, но стоять она больше не могла – осела на пол, сгорбилась, обхватив руками колени, и постаралась совладать со страхом перед тем, что должно было случиться дальше.
Пока все терпимо, убеждала Нина себя. Она сумеет выжить.
Только бы кто-нибудь принес воды…
Бледный рассеянный свет занимавшейся зари начал проникать сквозь высокие зарешеченные окна, постепенно очерчивая людей вокруг нее золотистым контуром. Летели секунды, отмеряемые ударами сердца.
Нина погрузилась в полудрему, ей мерещился питьевой фонтанчик у заброшенного дома на голой равнине.
И тут двери опять открылись. Вошли шестеро мужчин. Каждый тащил большую бадью, и все были одеты в полосатую униформу. Нине показалось, что выглядят они, как персонажи какой-нибудь комедии, но когда один из шестерых приблизился к ней, воспоминания о веселых фильмах улетучились. Мужчина был чудовищно худым – скелет, а не живой человек, – и двигался он так, будто каждый шаг причинял ему страдание.
– Toilette, – тихо сказал заключенный и повторил по-итальянски: – Туалет.
Хоть кто-то здесь говорит на ее языке… Люди столпились вокруг остальных мужчин в полосатой форме, шепотом задавали вопросы, с опаской косясь на охранников, стоявших у открытых дверей ангара. Скупые ответы передавались из уст в уста, приливной волной катились по толпе.
Выяснилось, что они находятся в Польше. Это место называется Биркенау. Воду и еду им принесут позже. Потом.
– После чего? – спросил кто-то.
Оказалось, после отбора. Будут отбирать людей, пригодных для работы. Чтобы пройти отбор, нужно быть сильным, здоровым и молодым.
Родители Нины не были ни сильными, ни здоровыми, ни молодыми.
– А что будет с теми, кто непригоден?
Вопрос задала та самая девушка-подросток, которую Нина встретила первой в лагере под Больцано. Уже тогда было ясно, что под маской этой показной деловитости и суровости скрывается одинокий, напуганный ребенок.
– От них избавятся, – ответил мужчина в полосатой униформе и отвел глаза.
«Избавятся. Уничтожат. Ликвидируют», – мелькнуло в голове у Нины.
– Отправят в другое место? – уточнила девочка дрогнувшим голосом.
Мужчина покачал головой. И резко провел пальцем по своей шее.
Нина успела подхватить девочку, когда та пошатнулась. Нужно было ее как-то успокоить, но для начала совладать с собственным страхом, унять свою боль, сказать себе: «У тебя еще будет время для скорби и гнева. Сейчас ты должна помнить о том, что нужно продолжать жить».
– Я Нина. А тебя как зовут?
– Сте… Стелла Донати.
– Я помню тебя. Ты встретила меня в Больцано, в самый первый день. Если бы не ты, у меня украли бы ботинки.
– Я, кажется, была не слишком приветлива. П-прости.
– Ты вела себя очень осторожно. Так и надо.
– Они сначала арестовали моих родителей. Я пряталась в квартире, но мне пришлось выйти, чтобы купить еды, и тогда… тогда…
– Я понимаю.
– Я даже не знаю, куда они увезли моих маму и папу… Куда? – Стелла заплакала.
А Нина не нашлась, что ей сказать. Как ответить на вопрос, если она сама не в силах вынести изреченную правду?
Вместо этого Нина дала девочке обещание:
– Я тоже осталась одна и буду твоим другом.
Стелла, кивнув, обняла ее тонкими руками:
– В моем вагоне были мертвые женщины. Одна из них простояла рядом со мной почти всю дорогу. Сначала она все время плакала и выла. Мне так хотелось, чтобы она замолчала, чтобы просто перестала так громко выть. И