пробирает всё тело, когда дверь в этот узкий ящик открывается. Огромная пятерня хватает меня за руки и рывком тащит на себя. Еду задницей по деревянным доскам и всхлипываю, уже не замечая слёз.

Оказываюсь в таком же холоде и слышу удивлённые голоса.

— Кто там за третьим столом сидит? Он разошёлся.

— Да и за двенадцатым тоже. После четвёртой сотни сдулся. Там Шмидт, кажется, сидел. Не повезло старику. Перекупили. И очень даже хорошо. Я думал, триста будет максимум. Но Бельц… не обманула. И ведь взяла всего десятку.

Я всё ещё не могу напрячься, чтобы встать и попробовать убежать. Тело ещё давно налилось свинцом, тяжестью, которая приковывает меня к полу.

И когда кто-то из них говорит, что Бельц продала меня на аукцион толпе мужиков за десятку… Прорывает.

Почему они такие? Все?..

Готовы уничтожить жизнь человека. И ведь им за это ничего не будет!

В одно мгновение. Не подумав, что будет со мной!

Что Бельц, что Рихтер. Это из-за них я здесь. Если бы не Алекс, который приволок в свой дом, я никогда бы не оказалась в этой ситуации. Не покажи меня своей психанутой жене, всё было бы нормально!

— Ну, что же ты плачешь, птичка? — кто-то присаживается рядом со мной и стирает влагу со щек. Толку нет. Они льются, не прекращая, поддаваясь моему состоянию.

Меня купили.

И что со мной будет дальше… Знает только тот, кто отдал за меня бешеные деньги.

Нет, я догадываюсь. Будет иметь. Трахать. Всё банально. А если… Ещё…

Я представляю совсем другое. Где он зовёт с собой друга. Или использует то, что для меня неприемлемо.

И снова хочется взвыть от отчаяния!

— Уверен, тебе повезёт… Или нет.

Он усмехается, встаёт и отдаёт равнодушный приказ:

— Покупатель ждёт её в комнате проказ номер десять.

— Оо, девочка, твоё лицо такое испуганное, — раздаётся где-то сбоку. — Не знаешь, что это такое?

Да мне откуда знать обо всём этом!

— Это место, где покупатель впервые изучает своё приобретение. Осматривает, а потом… Тестирует. Но, если товар ему не понравится, вернуть деньги он не может. В общем, дорогуша, если ты ещё девственница, можешь с ней попрощаться, скоро твою целку порвут.

Уши закладывает. Тело совершенно отказывается слушаться настолько, что я не чувствую, как меня хватают и закидывают на плечо. Всё, что я вижу — волосы, свисающие и подметающие пол. И чужие ноги.

Всего несколько минут, и мы останавливаемся у какой-то двери. Стараюсь аккуратно вытащить кляп, чтобы закричать. Но не могу. Никак. Всё это бесполезно.

Двери открываются.

Меня вносят в тёмное помещение с тусклым светом, из-за чего глаза начинают болеть ещё сильнее.

Скидывают на пол. Как мешок с картошкой.

— Аккуратнее, я за неё заплатил, — и опять этот голос, от которого мне хочется раствориться и провалиться сквозь землю. От ненависти. Этой беспомощности. — Выйди нахрен.

Мужик, что нёс меня сюда, бесшумно уходит.

А я, наконец, поднимаю голову на того, кто меня купил.

Сидит в кресле, как хозяин этой жизни. Смотрит свысока, засунув в рот сигару. Затягивается и выпускает дым из улыбки, что растекается по всему лицу.

— Зря я тогда тебя в порно-студию отдал… — ухмыляется Кёлер, вставая резко с кресла. — Обошлась бы мне намного дешевле. Но что же. Ты там всё у Рихтера работала. А теперь… Тебе этого делать не надо. И будешь теперь работать на меня…

Его улыбка не сползает с лица. Только становится шире, хотя, казалось бы, уже некуда.

— Только бесплатно и своим телом, — скидывает с себя пиджак и делает шаг вперёд.

А я, наоборот, подскакиваю со своего места. И отстраняюсь. Пячусь назад, хоть и понимаю — меня это не спасёт.

Меня теперь вообще… ничего не спасёт.

Глава 35

Александр

Делаю глубокую затяжку и тут же тушу о металлическую ограду кладбища. У меня должно быть уважение хотя бы после её смерти, но его нет. Какое может быть уважение после того, что она сделала?

Никакого.

Любой скажет, что наша ситуация — никчёмная. Быстро забудется.

А, нет. Не забылась.

Преследует меня уже больше двадцати лет. С того самого дня, как маленький увидел в кровати своей матери трёх мужиков. И нет, не подряд. А сразу. И не в один заход.

В однокомнатной квартире спрятаться от такого невозможно, особенно, если у вас обычная студия. От этого спрятаться можно было только в туалете, либо на балконе. Но первый вариант был хуже некуда — после секса каждая живая душа тянулась в тесный санузел.

Приходилось сидеть на балконе. Зимой, весной, осенью, летом. В дождь и снег.

До тех пор, пока меня к себе не забрал отец, смиловавшись и узнав, что творит моя мать.

А она куролесила хлеще официальной куртизанки. Могла сменить половых партнёров до четырёх в день. И ведь не нуждалась в деньгах. Делала это ради удовольствия.

Совсем забывая, что рядом с ней растёт маленький сын.

Нет. Она любила меня. Сильно. Не отпускала гулять одного. Даже когда к ней приходили её мужики. Говорила, что боится за меня.

Улыбалась мне каждый раз, когда покупала ароматные и свежие булки в пекарне. А потом… Мы выходили из булочной, а она уже засматривалась на члены мимо проходящих мужчин. Будь у неё свобода — занималась бы сексом круглые сутки.

Но она не настолько летела с катушек. Но проблемы у неё были.

И вот, спустя несколько лет наблюдений за этим дерьмом… меня забрал отец. И я думал, что всё забуду. Верил. Пытался. Но после этого не мог терпеть рядом с собой женщин. Никаких. Даже экономку в доме отца, которая пыталась вырастить меня, как своего сына.

Я просто представлял в голове, как её кто-то трахает. И сразу это омерзение.

Потом стало легче. Я презирал весь женский пол, ненавидел, но был уже равнодушен. Но и каждый раз, когда очередная шлюха лезла в штаны, я бесился.

Стал грубым до омерзения. Трахал баб только с презервативами, но… Никакого удовольствия это не приносило. Именно такого. Феерического.

Встретил Оливию. Мы знакомы давно, и как-то так сложилось, что с ней секс у меня стал не только с ненавистью, но и с удовольствием.

И только встретив Виолу… понял. Что всё до этого — херня, а не удовольствие. Не сразу. Но сейчас — да.

Только с ней по-настоящему кайфую.

Поэтому сейчас смотрю на Оливию и понимаю… Я буду скотом, подонком, но она мне по сути, больше не нужна.

Теперь