– День добрый, гражданочка, – Лёшка поправил сумку на плече и сделал шаг навстречу.

– Здрасьте, – из-под пухового платка выглянуло совсем юное лицо девочки лет двенадцати. Она остановилась и, шмыгнув носом, осталась в ожидающей вопросительной позе. Зрители в саночках также прекратили шуметь и заинтригованно уставились на Лёшку. Тот немного озадачился, но виду не показал:

– Привет, а не подскажешь, где Сороку можно найти?

Девчонка весело сверкнула глазами.

– Сороку? Так, на дереве, где ж еще. А вы кто будете?

Поль, ничего не понимая, покрутил головой по сторонам в поисках ближайших деревьев. Лёшка же улыбнулся:

– Меня Алексеем зовут, это Павел, – он кивком указал в сторону Дюваля. – Нам не нужна птица, мы человека ищем. Мы журналисты и собираем материал про лисецкий наркомат внутренних дел в довоенный период. Нам посоветовали обратиться к товарищу Сороке. Он вообще живой и здесь проживает?

– С вечера жив был, а проживает вон … справа дом зеленый и ограда тоже зелёная. Стучите, только громче, они вчера с моим дедом… ну … долго ужинали.

Девочка указала направление и, не прощаясь, продолжила дорогу. Пассажиры саночек включили громкость голосов на полную мощность и загалдели на непонятном языке. Лёшка обрадованно обменялся взглядами с Полем и запоздало крикнул вслед уходящей троице:

– Скажи, а как зовут Сороку?

– Как Чапаева, – донеслось в ответ.

Дюваль с удивлением посмотрел на Самойлова:

– Алекс, а кто есть Чапаев?

– Наш советский д'Артаньян, – отмахнулся Лёшка и взглядом нацелился на искомый дом, который вблизи оказался действительно насыщенного темно-зеленого цвета с белыми наличниками на окнах. Белый полупрозрачный дым неторопливо поднимался в зимнее небо из трубы красного кирпича, а за редкой оградой виднелось несколько фруктовых деревьев и одинокая сосна. Дорожки внутри сада были чисто подметены и освобождены от снега. Перед забором со стороны улицы в снежных завалах стояла нехитрая скамейка, на спинке которой важно восседал местный кот, которому природа подарила черный смокинг и белоснежную рубашку.

Калитка, работающая не только как запирающее устройство, но и выполняющая функции дверного звонка, громко и протяжно скрипнула, впуская непрошенных гостей. Лёшка не успел открыть рот с традиционным русским вопросом «дома есть кто?», как дверца дома отворилась и на пороге появился, очевидно, хозяин, грузноватый мужчина, лет шестидесяти пяти, в заправленных в валенки бесформенных штанах и теплой поддевке, накинутой сверху на байковую рубашку синеватого оттенка. Мужчина являлся обладателем практически лысого черепа и красноватого, безбрового малоподвижного лица, которое вопросительно уставилось на визитеров.

– День добрый, – Лёшка решительно прошел в сад с приветственно сложенной на индейский манер рукой, которую ловко и естественно разогнул для рукопожатия перед самым крыльцом, – я Алексей, студент журфака, пишу очерк про героическое прошлое нашего города и про сотрудников НКВД, служивших в органах до войны. Материал обещает быть очень интересным. Мне посоветовали обратиться к вам, как к бывшему сотруднику, уделите нам немного времени, хорошо?

– Кто? – хозяин руки не подал, а напротив, поплотнее запахнул поддёвку на груди.

– Я – Самойлов, журналист… – Лешка терпеливо начал повторять туповатому старику заранее приготовленную речь. Дед в свою очередь тоже поморщился от глупого журналиста:

– Кто прислал и адрес дал?

В глазах Лёшки пробежал десяток вероятных вариантов ответов, но он выбрал единственно правильный по его мнению:

– Нелюбин адрес дал, я с его дочерью вместе учусь.

Самойлов ожидал любую реакцию Сороки на свои слова, только не тот презрительный взгляд, которым его наградил неприветливый старик:

– Так вы его и интервьюируйте, – он легко выговорил непростое слово и повернулся к гостям спиной, но если честно, то повернулся он к ним задом.

Лёшка не сдавался и, приоткрыв сумку с приятным колбасным запахом, явно пытался заинтриговать хозяина:

– Василий Иванович, мы столько до вас добирались! Давайте позавтракаем хотя бы вместе, у нас батон докторской и еще кой-чего имеется…

Сорока, чуть качнулся и, оглянувшись назад, выплюнул очередную порцию презрения:

– Я не голоден, благодарю, а своё «кое-что» пейте сами – жаль, что сегодня журналисты пьют с утра пораньше, – чуть прихрамывая вошел в дом и закрыл за собой дверь.

Лёшка слегка оторопел от подобного гостеприимства, коротко взглянул на Поля и тут же уверенно бросил странную фразу в закрытую дверь:

– Нас Бартенев прислал, Владимир Андреевич, родился в девятьсот пятом, расстрелян в тридцать седьмом.

Дверь помолчала, подумала немного, постучала своим полотном о косяк и осторожно открылась, показав лицо своего хозяина :

– Я правильно расслышал? – голос утратил металл и задребезжал старческим надтреснутым колокольчиком.

Лёшка повернулся в Дювалю и протянул руку ладонью вверх: «Записку!». Тот, зачарованный старинным русским обрядом знакомства, стоял как соляной столп, совсем не двигаясь, но среагировал быстро и извлек из кармана то, о чем попросил Алекс. Лёшка сделал еще несколько твердых шагов вперед и протянул Сороке клочок бумаги возрастом в пятьдесят лет. Тот бережно её принял, прочитал два слова и молча распахнул дверь перед гостями.

Запах свежеструганного дерева и жареной картошки приятно пощекотали обоняние. Домик был небольшой, но содержался в чистоте. Обшитые вагонкой стены были увешаны полочками, на которых хранилась посуда, кружки, стояли бесчисленными рядами коробочки, на крючках висела одежда, причем не только верхняя, но и костюм, рубашки и даже свитера. Старые фотографии родственников, очевидно давно уже ушедших, смотрели на гостей строго и настороженно. Большая печь поделила помещение на три части. Самая небольшая с тонкой фанерной перегородкой, служила спальней, а вторая состояла из кухни и собственно гостиной с небольшим деревянным столом посередине, накрытым яркой клеенкой. В углу помещения притаились нехитрые рыболовные снасти и несколько разнокалиберных грибных корзинок, составленных по принципу матрешки, одна в другую, да три пустых бутылки из под портвейна, на которые, очевидно, намекала соседская девчонка, сообщившая о долгом ужине её деда и Сороки. Хозяин кивнул в сторону стола, и молодые люди, разувшись и раздевшись, присели на деревянные табуреты, почерневшие от времени. Поль удивленно крутил головой по сторонам, Лёшка же, напротив, был сосредоточен и внимателен.

Сорока подошел к крохотной переносной газовой плите, выключил шкворчащую сковородку и, закурив папироску, подсел к гостям за стол. На этот раз Лёшка внимательно рассмотрел скуластое, слегка обрюзгшее и уставшее от возраста лицо хозяина дома. Оно мало чем отличалось от других лиц представителей среднерусской возвышенности, разве что розоватым оттенком лица и лысины, обрамленной по окружности остатками коротко стриженных, ярко рыжих волос. Голубые глаза хоть и были поблекшими, но смотрели жестко.