Перед фургоном были растянуты бельевые веревки. На них висели замерзшие простыни и шерстяные вещи. Я сошел с грузовика. Я не видел бронетранспортеров. А они, конечно же, должны были там быть.

Я постучался в дверь фургона. Внутри двое солдат, мужчина и женщина, грелись у печки. Я дал им промо-фотографии группы и попытался объяснить наше затруднительное положение. Совместное распитие виски помогло наладить контакт – скоро все мы мило улыбались – но это не дало мне никаких идей относительно того, что же нам делать дальше.

Внизу, в долине, Сараево был полностью скрыт густым белым облаком. Как внутреннее море, катилось оно между бортами долины. Весь этот пейзаж был под контролем сербов, за исключением места, на котором я стоял. По периметру горного бассейна были расставлены зенитные орудия, модифицированные для горизонтальной стрельбы. Они могли обстреливать город или, в данном случае, то место на горе, где я стоял.

Никто на самом деле не пытался высушить белье, которое висело на веревке. Это было прикрытие от снайперов. В Сараево было полно развевающейся на ветру дерьмовой одежды, скрывавшей повседневную деятельность, на случай, если сербскому снайперу не понравятся ваши дети.

Тишину нарушил звук работающего двигателя. Из-за угла выехал потрепанный «Фольксваген Гольф». Он подъехал и выпустил своих пассажиров. Они попрощались друг с другом, а машина умчалась прочь.

Вскоре после этого аналогичным образом прибыл хлебный фургон, доставив одну буханку людям в фургоне. Водитель немного говорил по-немецки и, слегка помогая себе языком жестов, что действительно сослужило хорошую службу, он с гордостью показал нам пулевое отверстие в ветровом стекле своей машины, аккурат там, где должна была находиться его голова.

– Он пытался меня поиметь! Ну уж нет! – увещевал пекаря. Мне вспомнилась старинная песенка, повествовавшая о приключениях пекаря, мясника и мастера подсвечников. Последних двоих поблизости не наблюдалось, но согревающие лучи солнца осветили местного снайпера, который выпорхнул из-за деревьев, с матрасом, притороченным к стене и чем-то, похожим на охотничье ружье с приделанным к нему телескопическим прицелом.

Это было единственное оружие, которое я увидел после АК-47 у подножия горы. Оказалось, что местным жителям не хватало оружия – поэтому людям приходилось ждать, пока кто-нибудь погибнет или будет ранен, после чего его оружие передавалось кому-то другому. Но на самом деле все было не так плохо: у нашей команды в фургоне имелся топор, который использовался для рубки дров, а у мужчины была ручная граната в кармане пояса.

Солнце взошло в 8.30. Туман превратился в легкую дымку, и в долине внизу начали, как длинный ломтик бекона, проступать очертания города. Мы пробыли там два часа. Мы также не были видны для тех, кто, возможно, держал под прицелом дорожку, которая спускалась в город.

Это были хорошие новости. Плохая новость заключалась в том, что наши вожделенные бронемашины были остановлены у подножия горы. Местный боснийский командир обнаружил в одной из них съемочную группу «Эн-Би-Си» и пришел в бешенство. И нам пришлось самим спускаться с горы под прицелом сербских снайперов. Точно никто не станет стрелять в идиота? Этот идиот молил Бога, чтобы его сумели отличить от нормальных людей.

Мы завернули за угол и поехали по односторонней дороге. Когда я посмотрел вниз, то увидел останки различных транспортных средств, которые были сбиты с дороги выстрелами из орудий. У меня закололо в затылке.

Вскоре нам пришлось остановиться, и при самых странных обстоятельствах. Навстречу нам, вверх по дороге, двигался грузовик службы доставки компании «Кока-Кола».

У Гэри Ларсона есть карикатура, изображающая двух оленей, разговаривающих в лесу. У одного из них на груди мишень. Подпись гласит: «Ну и не повезло же тебе с родинкой, Хэл». Остановившись на открытом пространстве, чтобы пропустить грузовик, я чувствовал себя точь-в-точь как та зверушка с картинки.

Грузовик «Кока-Колы» уехал, и мы спустились к подножию горы, где нас наконец-то встретили выкрашенные в белый цвет бронетранспортеры. Я познакомился с преисполненным энтузиазма майором Мартином, и мы распрощались с нашим желтым мультяшным грузовичком. Концерт должен был состояться в тот же день, так что дальнейшей повесткой дня были сон, обед, пресс-конференция и саундчек. Но сперва мы въехали в разрушенный город.

Дорога по периметру аэропорта была линией фронта. Враждующие стороны сидели в засадах друг напротив друга, а машины ООН проезжали между ними в сером тумане. Мне дали голубую каску ООН и велели держать голову пониже.

Через несколько минут я не утерпел и высунулся посмотреть наружу. Этого было достаточно, чтобы оценить степень разрушений. Когда мы проезжали между рядами полуразрушенных домов, дети бегали между ними, словно крысы. Война привела к тому, что семьи вынуждены были вести первобытное существование, а в город всего три раза в неделю поставлялись запасы топлива и продовольствия – но достаточные лишь для минимального уровня потребления.

Город, в котором проходили Олимпийские игры, был истерзан войной до неузнаваемости. От некоторых домов остались только фасады, в то время как их задние части были разрушены взрывами. Или же все здание было покрыто зияющими дырами и изрешечено пулями и пушечными снарядами.

На улицах, усыпанных щебнем, стояли машины, похожие на дуршлаги. Я даже представить себе не мог, кто же ехал в том скромном автомобиле «Рено», в который всадили около 200 пуль. Это было так необычно, что я сфотографировал это.

Река разделяет верхнюю и нижнюю части Сараево по мере продвижения вниз по долине. Сербы контролировали возвышенность, и снайперы обстреливали мирных жителей, идущих на работу.

Шоссе, ведущее от аэропорта к городу, прозвали «аллеей снайперов». Каждая поездка по этой дороге в ту или другую сторону была игрой в рулетку. Мы проехали по ней всего несколько раз, а местным жителям приходилось делать это два раза в день или больше.

Мы прибыли в штаб-квартиру ООН, расположенную в бывшей олимпийской деревне. Дорожную бригаду разместили в тесном углу, окна в котором были заложены мешками с цементом. Группа, конечно же, получила «пентхаус», в котором стояли двухъярусные железные кровати со старыми матрасами, а окна были заклеены вездесущей снайперской лентой. На завтрак был сырный рулет и пиво, потом я отдал майору Мартину то, что осталось от моего виски. Он сунул бутылку в ящик стола, а затем гордо указал на дырку размером с обеденную тарелку, что зияла в стене над столом, прямо у него над головой.

– Пятидесятый калибр, – сказал он. – Ублюдки пока что меня не достали.

«Лучше поторопись выпить этот виски», – подумал я.

Несмотря на невзгоды, Сараево был проникнут атмосферой высокого морального духа. Когда мы проснулись, уже наступил вечер, и холод принялся вгрызаться в наши кости. Мы отправились на пресс-конференцию. Британцам удалось приготовить что-то, напоминающее канапе – крекеры с кетчупом – и я сел вместе с местными группами, которые должны были играть у нас на разогреве. Электричества не было, и генераторы для подачи напряжения на аппаратуру и осветительные приборы были включены лишь за несколько минут до начала концерта, чтобы сэкономить топливо.