Сидевший рядом со мной гитарист немного говорил по-английски.

– Как же вы репетируете без электричества? – спросил я.

Он посмотрел на меня так, словно хотел сказать: «Что за дурацкий вопрос?».

– Мы репетируем, – гордо ответил он, – на силе нашего духа.

– Что ж, я верю, – пробормотал я.

Боснийский культурный центр, вероятно был реконструирован к тому моменту, как вы читаете эти строки, однако когда я в следующий раз приехал туда в 2015 году, он выглядел так же, как и в 1994. Угол здания тогда был разрушен попаданием зенитной ракеты, но большую часть повреждений получили подземные ярусы.

Слухи о концерте расползлись по городу, и, поскольку сербы имели обыкновение расстреливать массовые мероприятия, школы были закрыты, а дети окольными тропами побыстрее вернулись домой, чтобы не стать мишенями. Отстоять огромную очередь в Сараево было не просто утомительным занятием – это было занятием, опасным для жизни.

Ходили слухи, что богатые «националисты» платили деньги за то, чтобы отправиться в зону боевых действий и поохотиться на людей. Глава пожарной службы ООН заявил, что сербский наемный убийца пытался застрелить его дома в Коннектикуте. Как и к большинству вещей в этой зоне безумия, к этому стоило относиться с изрядной долей скептицизма. Тот фантазер-пожарный был местным представителем ЦРУ.

Я в полной мере ощутил царившую там извращенность нормального поведения и осквернение невинности, когда мы посетили детский дом, который, к сожалению, постоянно пополнялся, поскольку отцов убивали на постоянной основе.

Сначала мы увидели младенцев, которые лежали, спеленутые, как маленькие мумии, в невероятно жаркой комнате. Единственный сотрудник, одетый в лабораторный халат, предпринимал множество усилий, чтобы заставить их замолчать. Выражения их лиц были как маски, лишенные эмоций, лишенные человеческого прикосновения. Я совершил роковую ошибку, когда поднял одного ребенка и почувствовал в своих руках теплый пульс человеческой жизни. Сначала взгляд его темных глаз остановился на моем лице. Потом его руки открылись навстречу моим. Агуканье, улыбка, палец, сжатый с такой силой, приложить которую может только новорожденный. Я расплакался, от замешательства, радости, гнева и печали. Какой мир унаследует этот невинный младенец?

За этим последовал хаос. Шум, исходящий от одного младенца, привел к тому, что и остальные сбросили с себя оцепенение и, один за другим, принялись вопить. Это было похоже на комнату, полную часов, бьющих полночь в разное время.

Надзиратель в лабораторном халате пришел в панику и стал метаться от койки к койке, отчаянно пытаясь призвать своих зеков к порядку. Но в палате уже царила анархия: дети вставали на четвереньки, смеялись, хихикали, извергали струи мочи и кала. Раньше я никогда не думал о себе как об анархисте, подстрекающем детей к бунту, но когда мы выходили из помещения, на моем лице расплылась огромная улыбка. Как сказал Док Маккой в сериале «Звездный путь»: «Это жизнь, Джим…».

Ребята постарше играли на улице, в открытых подвалах и на разрушенных лестницах. Отсутствие взрослых означало, что за дошколятами присматривали подростки, и это выглядело удручающе, как будто перед нами разыгрывалась сцена из романа Уильяма Голдинга «Повелитель мух».

У нас была пара барабанных палочек, акустическая гитара, ну и ваш покорный слуга – поэтому мы начали импровизировать с Алексом Еленой, нашим итальянским ударником, отбивая ритм на почерневшей от копоти стене. То был немного неловкий момент, когда мы поняли, что многие из этих детей никогда даже не видели гитару, не говоря уже о том, чтобы прикоснуться к ней. Они были очарованы.

– Эй! – крикнул Алекс, – всем хлопать, давайте! – И он начал с энтузиазмом хлопать в ладоши.

В моем сознании до сих пор очень ярко живет тот момент, когда один из старших мальчиков вскочил и начал хлопать в ладоши, повернувшись к ближайшей группе малышей. Они упали на землю и распластались. Хлопки были для них условным сигналом приближения смерти – звуком стрельбы пулеметов и снайперских винтовок. Поэтому следующая стайка детей тоже попадала наземь, покуда все они не лежали, с прижатыми к земле руками и ногами, застывшие на пороге смерти. Мы были ошеломлены и перестали играть. Дети, смеясь, поднимались на ноги. Мне стало ясно, что мрачная реальность зоны военных действий может извратить и испортить даже такую простую вещь, как хлопки в ладоши.

Перед концертом я был поражен тем, что там была установлена современная звуковая система. Наш ирландский звукорежиссер Джед удивленно чесал голову: «Я, черт возьми, не знаю, откуда они все это взяли, но это хороший комплект. Все работает».

Скоро я это узнал. Зал был переполнен, и тепло человеческих тел подогревало воздух. Это была не зона боевых действий: это была свобода, это был рок-н-ролл – время вспомнить о том, что такое радость. Саундчек прошел, как надо, а за десять минут до выхода на сцену меня вызвал майор Мартин.

– У нас проблема, – заявил он.

Я познакомился с этой проблемой наверху. Это была группа бандитов, которые где-то стырили звуковую систему, чтобы предоставить ее для концерта. Они требовали денег, угрожая в противном случае забрать аппаратуру обратно. Их было шестеро, все боснийцы. Также в помещении находились переводчик и майор Мартин, рука уже начинала шевелить пальцами возле рукояти пистолета.

– Я заплатил вам 500 долларов, – сказал майор.

Главарь бандитов что-то пробормотал.

– Они хотят еще 500, – сказал переводчик. – Они говорят, что они профессионалы.

– Я заплачу им из выручки с продаж мерча, – сказал майор.

Еще один раунд бандитского бормотания. Они не согласились.

– Давайте выпьем еще кофе, – предложил я и улыбнулся им. – Почему они не хотят помочь своим же людям? Мне не платят за этот концерт.

Переводчик передал им мои слова. За этим последовало еще больше бормотания и короткое обсуждение.

Принесли кофе, черный и вязкий, как грязь.

– Они говорят, что они профессионалы.

– Хорошо. Скажи им, что я тоже профессионал, и я обещаю, что им заплатят.

Все прошло хорошо. Главарь обнял меня, и я подумал, что мы решили проблему. Но оказалось, что не совсем. В комнату вошел человек в синем пуловере по имени Тревор.

Тревор, как позже выяснилось, был назначен нашим личным охранником. Ему было не очень приятно, когда майор Мартин взял нас без охраны в поездку по зоне военных действий на «Лендровере», и от текущей ситуации он тоже явно был не в восторге. Тревор утверждал, что был отставным пожарным из Глазго. Если вы хотите увидеть этого человека воочию, я подскажу, как это можно сделать. Существует сделанная корреспондентом новостей культовая и ужасающая фотография расстрела молодой матери и ее пятилетнего ребенка. Ребенок лежит на улице в луже крови, а Тревор – один из двух солдат, выпрыгивающих из машины ООН, чтобы попытаться спасти жизнь мальчика и защитить других гражданских на месте происшествия.