Подписано, Табита Баллентайн.

Мы с Лукасом сидим молча, перевариваем услышанное.

Я знаю, что должна быть в восторге, но почему-то его не испытываю. Какого черта мне делать с такой кучей денег? Сама мысль меня пугает. Я уже не просто девчонка, которая живет в пентхаусе со своей мамой-«шоколадной наследницей», которая часто бывает подлой, но с которой никогда не бывает скучно. Вдали от нее я почти могла бы сойти за нормальную. Но у Бэбс не было выбора. Почти все в Чикаго знали про «шоколадные деньги». Ей пришлось играть роль: покупать драгоценности, закатывать вечеринки, делать «покупки на скорость». От нее такого ждали, хотела она того или нет. Неудивительно, что она съехала с катушек.

Теперь, когда я стала «долбаной шоколадной наследницей», мне придется делать то же самое?

Три дня спустя мы с Лукасом бредем по пляжу на Оук-стрит. Мелкие волны не разбиваются о берег, а лижут песок. Темно. Нам никому не хотелось объяснять, что мы делаем, поэтому мы выбрали позднее время. Лукас несет красную жестяную банку в горошек с останками Бэбс. Мне кажется дурацким, что Бэбс захотелось, чтобы ее пепел развеяли именно здесь, – она ведь никогда не ходила на этот пляж, считала, что он для среднего класса.

Почему не Лазурный Берег? Не Портофино? Но поскольку она мертва, едва ли это имеет большое значение. Возможно, она боялась, что в конечном итоге окажется на каминной полке в пентхаусе и будет стоять там, пока я не выкрою время для путешествия.

Лукас отворачивает крышку банки. Среди пепла видны мелкие осколки костей, частицы ее рук, ног, черепа. Лукас пропускает пепел сквозь пальцы, вылавливает косточки, точно морские раковины.

– Хочешь бросить Бэбс в воду, Беттина? – спрашивает он.

Я не могу поверить, что женщина, порвавшая мою коктейльную салфетку с автографом Брук Шилдс и заставившая меня голой убирать комнату, теперь просто горстка пепла, которую мы называем Бэбс. Я забираю у Лукаса банку.

– Да, – говорю я. – Нам надо сказать какие-то слова?

Лукас на минуту задумывается.

– В память о Бэбс, которая всегда умела веселиться…

Меня это разочаровывает. Его слова свидетельствуют, что Лукас не понимает, какой в действительности была жизнь в пентхаусе.

Мне хочется добавить что-нибудь, но в присутствии Лукаса ничего не приходит в голову.

Кажется слишком интимным швырять в Бэбс оскорбления при мужчине, которого я едва знаю.

Поэтому я просто замахиваюсь и выбрасываю останки, смотрю, как дуга пепла летит в озеро. Потребовалось несколько замахов, прежде чем жестяная банка опустела и Бэбс окончательно не стало.

Лукас кладет мне руки на плечи, чтобы обнять. По настоящему обнять. Дольше, чем на пять секунд.

– Давай возвращаться, милая. Холодает.

На нас свитера и джинсы, но от промозглого вечернего холода они не спасают. Когда он называет меня «милая», я снова начинаю плакать. Это «милая» как будто обращено именно ко мне, а не просто вежливое слово, чуть более формальное, чем мое имя.

– Расскажешь мне все, как вернемся в пентхаус. Я никуда не еду. На самом деле я тебя с собой заберу.

Да. Я все… Я все ему расскажу. Пора уже, чтобы узнал кто-то еще, кто-то помимо нас с Бэбс.

По возвращении в пентхаус Лукас говорит, мол, приготовит обед.

– На кухне от меня мало проку, но пасту-то я сумею сварить.

Я не слишком голодна, скорее смертельно устала, но все равно соглашаюсь, показываю ему, где кастрюли, и накрываю на стол. Когда все готово, мы садимся друг против друга. Учитывая обстоятельства, атмосфера в пентахусе не способствует светской болтовне, и какое-то время мы едим молча, точно мы на неловком свидании.

Молчание за обедом я использую, чтобы внимательно его рассмотреть. Золотистые курчавые волосы, карие глаза – он ничуть не похож на Бэбс и даже на Мака. Руки у него крупные, и пальцы далеко не изящные. Я легко могу представить себе, как он держит в них длинные кисти, наносит широкие мазки на полотно. Когда он тянется за стаканом, я замечаю, что он, как и я, левша. Он красив, но не броской красотой. Чтобы увидеть, что он красив, нужно узнать его поближе. Но его особенность я улавливаю сразу, ведь я тоже не броская, по мне тоже часто скользят взглядом.

Мы продолжаем есть, и хотя мне приятно, что я не одна, что в кои-то веки рядом взрослый, я начинаю злиться. Почему его помощь пришла только в самом конце? Он, возможно, считает, что как раз сейчас она нужна мне больше всего, но ведь это не так. Почему он не приезжал чаще, почему только в тот раз? Почему столько лет не пытался противостоять Бэбс? Если она велела ему не приезжать, то неужели они с Поппи не могли хотя бы приехать в Кардисс, повести меня на ланч? Я что, слишком о многом прошу? Это его ни к чему не обязывало бы, но так много бы для меня значило.

Наконец, осмелев от таких мыслей, я решаю поговорить с ним о Самом Важном. Не знаю, сказала ему Бэбс или нет, но мне надо знать подробности. Все подробности. Взяв винный бокал, я отпиваю глоток, прежде чем ринуться в бой. Лукас как будто занят пастой. Да наплевать, думаю я. Почему я должна давать ему время пригладить волосы и подготовиться?

– Лукас. – Я смотрю на него пристально и негромко говорю: – Я знаю.

Перестав жевать, он встречается со мной взглядом. Напряженным взглядом. Во всяком случае, он не пытается выставить меня дурой, переспрашивая: «Что знаешь?»

– Бэбс тебе сказала?

– Нет, не совсем. Она дала мне твою медаль за латынь из Райдера, и я не пыталась получить эти сведения до самого отъезда из Кардисса. Боялась узнать. А еще мне не хотелось выводить из себя Бэбс. Я всегда думала, что, давая мне ее, она брала меня на слабо.

Лицо у Лукаса обмякает. Он переваривает услышанное.

– Мы пообещали друг другу, что сохраним это в тайне, – наконец говорит он. – Разумеется, все вышло случайно. Я перепил, и сама знаешь, как Бэбс любила перегибать палку. Когда она мне сказала, мне и в голову не могло прийти, что она тебя родит. Все в целом было так непристойно. Мало того что мы кузены, я был женат на Поппи и мы ждали Джо-Джо. Я думал, она обо всем позаботится, решил, что она еще не хочет заводить детей. Но она пришла в ярость и не только родила тебя, но и велела перевязать себе трубы, чтобы ты была единственной. Это нас навсегда связало бы, и я всегда был бы повинен в ее бесплодии. Впрочем, я и не подумал бы, что она хочет еще детей.

– Так ты хотел, чтобы Бэбс от меня избавилась? – Я хочу, чтобы он это повторил, он же должен понимать, что подразумевают эти слова, учитывая, что я сижу с ним за одним столом.

– Ну… поначалу, конечно. Но как только ты родилась…

– Ты любил меня как родную, и расстраивался, что Бэбс не позволяет нам видеться.

– Ну… нет… не совсем, но я много думал о тебе, о том, как тебе живется с Бэбс.

– Вот спасибочки. Поппи ты рассказал? Она знает? Особенно если учесть, что я буду с вами жить.