Дело было на контроле у большого начальства.

И вот однажды утром, это было, если память мне не изменяет, летом 1954 года, мне позвонил дежурный по части и сообщил, что приехал генерал Кравченко и интересуется мной. Я выбежал на улицу. Смотрю у штаба, где был и мой кабинет, остановилась черная машина — ЗИМ. Открылась дверца, и из автомобиля вышел генерал-майор Николай Григорьевич Кравченко — начальник Особого отдела нашего военного округа. Я представился ему, а он протянул руку и просто поздоровался:

— Здравствуйте, Василий Николаевич! В этом гарнизоне я еще ни разу не был. Решил познакомиться с вами и вашими наработками на чекистской ниве. Слышал о них от направленцев второго отдела.

И мы прошли в кабинет.

— Вы с ним впервые встречались?

— Нет, на учениях я его видел. Только издалека.

— Какое чисто внешне впечатление он произвел на вас?

— Высокий, симпатичный мужик, ходил неторопливой походкой, отмеривая ходьбу широкими шагами. Густая копна черных волос украшала круглое лицо генерала. В разговорах был нетороплив, фразы строил грамотно. Запомнилась не по годам моложавость лица.

— И с чего он начал инспекцию вашей работы?

— С бытовых разговоров — откуда родом, как семья, здоровье, удовлетворен ли я жилищными условиями, а потом постепенно перешел на служебные темы, как-то легко, непринужденно, с тактом. Через полчаса, как мне показалось, он знал обо мне все.

— Ну а теперь давайте посмотрим дела, может, найдем какие-то варианты ускорения их реализации, — спокойно проговорил генерал.

Я достал три дела в бежевых плотных корочках. Он внимательно прочитал их, а потом и говорит:

— Пометьте конкретные пункты…

И под его диктовку по каждому из материалов он сделал дельные подсказки. Я был благодарен ему за такой характер учебы.

Я предоставил ему некоторые свежие данные, полученные по делу оперативной проверки (ОП) на изменников Родины, предавших «Молодую гвардию», и алиби в отношении Третьякевича, Выриковой и Лядской. Он посмотрел на меня и с сожалением ответил:

— Видать, и маститые писатели могут заблуждаться. Фадеев спешил написать книгу, которую пришлось переделывать и издавать в другой редакции в 1950 году. А то, что вы отскабливаете честных людей от напраслины и клеветы, — это хорошо. Как я знаю, троих настоящих предателей поймали наши с вами коллеги еще в 1943 году после освобождения Краснодона: Почепцова, Громова и Кулешова. Военный трибунал их приговорил высшей мере наказания. Поиск продолжается, как вижу по вашему делу…

После обеда в столовой, где он расплатился сам, что меня удивило, обычно проверяющих офицеров из вышестоящих штабов, а тут целый генерал, командование баловало бесплатной кормежкой со спиртными напитками вдобавок. Сразу же после обеда, попрощавшись с командованием, он засобирался в дорогу.

— Какие планы у вас на сегодня? — спросил он меня.

— Собираюсь ехать в Луковский гарнизон — там у меня две встречи, — ответил я.

— Подождите, Луков, Луков… так это же по пути. Собирайтесь и поедем вместе — я вас подброшу.

Я был поражен таким вниманием большого начальника к рядовому оперативнику…

Свидетель Нюрнбергского процесса с первого его дня до последнего, сослуживец Н.Г Кравченко по ГСОВГ полковник в отставке Леонтий Иванович Козловцев

Автор встретился с ветераном Л.И. Козловцевым накануне Дня Победы в его крохотной однокомнатной квартире, в которой он живет с женой. «Дети выросли, разбежались, — сетовал он. — У их детей свои дети появились. Правнуки у меня уже взрослые».

— Леонтий Иванович, как вам живется в этом высоко расположенном скворечнике — многоэтажке?

— Трудно бывает, когда лифты портятся. В последнее время это часто бывает. Старые — менять уже давно надо. И вот тогда с больными ногами тяжело подниматься с ношей из магазина.

— Здоровье, быт?

— Здоровье — по паспорту. Живу, как живу, всего хватает. Много ли нам старикам надо? Одни копят, словно должны жить вечно, другие тратят, словно тотчас умрут. Я придерживался золотой середины, — улыбнулся ветеран, — поэтому и достиг таких возрастных высот. К сотенке подбираюсь. Никогда не жадничал, считал и считаю — старая штука смерть, а каждому внове… богатый ты или бедный. Сегодня некоторые думают только о деньгах, мы думали об Отчизне…

— Расскажите подробнее, как вы поучаствовали на Нюрнбергском процессе и о ваших впечатлениях при встречах с нацистскими бонзами, ставшими фигурантами международного трибунала. Какова реакция была у них на конкретные обвинения в суде?

— С санкции начальника 2-го отдела ГУКР НКО Смерш полковника С.Н. Карташова нас троих офицеров-контрразведчиков УКР фронта: меня, Красильникова и Хелипского направили на этот международный процесс. Я недавно прочел книгу бывшего руководителя разведки ГДР «Штази» Маркуса Вольфа. У него слова о Нюрнберге полностью совпали с моими впечатлениями. Я их даже записал:

«Было ощущение какой-то призрачности, когда я, идя по совершенно разрушенному Нюрнбергу, городу, который когда-то называли шкатулкой для драгоценностей Германии, думал о том, что люди, сегодня сидящие на скамье подсудимых, именно здесь, в Нюрнберге, принимали расовые законы и торжествовали, пребывая в зените своего могущества».

С первого дня — 20 ноября 1945 года и до последнего -1 октября 1946 года я присутствовал на заседаниях и каждый день видел стаю притихших и опустошенных нелюдей, набравшихся наглости оправдываться, косить под дурачков, требовать к себе отношения как к военнопленным.

Когда я зашел в зал, первое впечатление было таково: а где же остальные бонзы?

Первым сидел Геринг — черная душа нацистского заговора… Он сильно исхудал, поэтому мешки под глазами казались еще больше. Френч на экс-рейхсмаршале без погон болтался, как на чучеле пиджак. А когда-то его грудь и живот, увешенные орденами, сравнивали с витриной ювелирного магазина.

Он играл теперь после Гитлера роль наци № 1, к чему он и стремился. Гитлер сделал его своим преемником. В его лице было много ипостасей: провокатор и убийца, грабитель и вор, трус и хам… Он пытался играть «верного паладина» тому, кому присягал и кого предал в тяжелую минуту. Старался искусственно держаться, иногда ерничать. Часто он постоянно неуклюже выгораживал себя.

Особенно запомнился день объявления приговоров. Первого в зал заседания трибунала ввели Геринга. Лорд юстиции Лоуренс объявил:

«Герман Вильгельм Геринг, Международный военный трибунал признает вас виновным по всем четырем разделам «Обвинительного заключения» и приговаривает…

Герман сорвал наушники и стал размахивать руками. Оказалось, испортилась система перевода. Специалисты быстро устранили поломку. Когда «великий знаток живописи» стал вслушиваться дальше, судья проговорил:…и приговаривает к смертной казни через повешение».