– Пусть неприятель познает вашу стойкость и безжалостность. Аллах по милости своей всегда с теми, кто боится лишь его. И, призвав их к себе, он их узнает и отличит. Все, что вы отдали ему, включая свою жизнь, будет вам возвращено.

Он снова взглянул на Руя Диаса, и лицо его осветилось улыбкой дружеской, доверчивой и безмятежной.

– Вперед, Сиди. Выиграй для меня это сражение или погибни с честью.

Оставив эмира на вершине холма, они рысью стали спускаться по склону, чтобы внизу разъехаться по местам. Один всадник за другим отделялся от кавалькады и становился перед строем своих воинов.

Первым отъехали Якуб аль-Хатиб и его командиры: они разместились между своей пехотой и легкой конницей, оставленной в резерве. Затем – Минайя, придержавший коня у третьего эскадрона тяжелой кастильской кавалерии. Руй Диас в сопровождении Ордоньеса и ехавшими чуть позади Фелеса Гормаса с неизменным рогом на груди и знаменщика Педро Бермудеса доскакал до первой линии.

Там они остановились, внимательно вглядываясь в неприятельские порядки. На расстоянии в два полета стрелы пехотинцы эмира Лериды выстроились очень плотно, ощетинились копьями и уперли в землю щиты. Между обеими линиями уже сновали одиночные воины, метали дротики и камни из пращи, а на флангах прощупывали вражескую оборону легкоконные. Руй Диас разглядел Галина Барбуэса и его приятеля Муньо Гарсию. Взметая пыль, они галопом скакали перед строем; узнав командира, первый отсалютовал ему мечом.

– Славный малый, – сказал Ордоньес, когда тот пронесся мимо.

Голос его звучал глухо: нижнюю часть лица закрывал кольчужный подбородник, а верхнюю – широкий наносник, так что видны были только блестящие глаза и обросшие бородой щеки, а все остальное пряталось под маской из железа и кожи. Упертое в правое стремя копье, длинный щит в левой руке. Рядом с Ордоньесом помощник знаменщика уже поднял голубой флаг, по которому в горячке боя можно будет понять, где командир – за кем мчаться в атаку и вокруг кого перестраиваться выжившим после нее.

Руй Диас взглянул в небеса. Там, в вышине, плавно смещаясь влево, величаво парил одинокий орел. На миг кастилец позавидовал ему – его способности озирать с высокомерием все, что копошится внизу. Как бы то ни было, это – добрый знак.

– Пришел твой черед, Диего.

Ордоньес кивнул, и из-под маски не то в самом деле раздался смех, не то это послышалось Рую Диасу. Он хотел протянуть Ордоньесу руку на удачу, но тот не заметил этого, потому что в мыслях был уже в пятистах шагах отсюда. Отсутствующий холодный взгляд был устремлен вперед, на неприятельские порядки: для бургосца перестало существовать все, кроме расстояния, которое предстояло проскакать, и людей, которых предстояло зарубить после этого.

Руй Диас, а за ним и Бермудес с Гормасом повернули коней, намереваясь занять свое прежнее место, однако вместо того, чтобы обогнуть плотный строй – полторы сотни конников стояли в четыре шеренги, стремя к стремени, – подъехали к нему.

– Всем желаю удачи, – говорил Руй Диас. – Удачи вам… Удачи…

Всадники раздвинулись, освобождая ему проход. Руй Диас чувствовал, как пахнет от них железом, кожей, по́том и навозом. Это были лучшие в мире бойцы, испытанные и закаленные в бесчисленных боях, люди, в совершенстве превзошедшие свое смертоубийственное ремесло, – оттого-то Ордоньес и поведет их в первую атаку. Бестрепетные и невозмутимые, упирая копья в стремена и уже перевесив щиты из-за спины на левую руку, они затягивали ремни шлемов и поудобней усаживались в седлах с высокой лукой. И готовы были без громких слов глянуть в лицо тому, что ожидало их.

– Задайте им жару, ребята… Покажите, на что способны. Пусть увидят, как дерутся те, кто умеет драться.

Десятки глаз уважительно смотрели на него из-под стали шлемов. Дернув поводья, чтобы уступить ему дорогу, иные дотрагивались до его руки или, по обычаю, похлопывали по плечу, веря, что эти прикосновения даруют им удачу. И Руй Диас ехал в этом живом ущелье, называя по именам тех, кого знал. Находя для каждого приветное слово или ободряющий взгляд.

Сражение началось внезапно.

Не затрубили рога, не раздалось команд. Вот только что все было безмолвно и неподвижно – и в следующий миг Руй Диас увидел, как взвился над строем флаг Диего Ордоньеса и его люди двинулись вперед.

– Ордоньес пов-вел с-своих, – сощурясь, сказал знаменщик Педро Бермудес.

Сид, стоя перед вторым эскадроном, видел крупы коней, спины всадников и частокол копий. Обученные на славу воины тронулись сперва неспешно, шагом, чтобы не утомлять коней прежде времени, пока не придет время пустить их во весь опор. Они удалялись, держа прежний – сплошной и сомкнутый, стремя к стремени, – строй, явно стараясь сохранить его и при близкой уже атаке. И были готовы, постепенно прибавляя ходу, доскакать до врага в боевом порядке.

Уже начался пологий подъем, в конце которого видны были копья и щиты противника. Лучники и пращники, сновавшие между двумя воинствами, юркнули под защиту своих плотно сбитых рядов и уже оттуда пускали стрелы и камни в наступавшую конницу, которая с каждым мгновением была все ближе. Голубой флаг двигался теперь стремительно, всадники пришпорили коней, переведя их на рысь. Копыта застучали согласно и в лад, позади скачущих заклубилась пыль, скрывая из виду все, кроме спин всадников, взявших копья наперевес. А когда до противника оставалось уже совсем немного и по знаку Ордоньеса знаменщик помахал голубым флагом из стороны в сторону, кони взяли в галоп, и поле битвы окутало плотное облако пыли, откуда доносились разноголосые крики тех, кто убивал и умирал.

– Нет, с первого раза не прорвут, – заметил Фелес Гормас, беспокойно шаря по своему неизменному рогу.

Руй Диас взглянул налево и направо, где его легкая конница – агаряне из Сарагосы – с луками и дротиками напирала на неприятельские фланги, поддерживая наступление своей пехоты, которая должна была либо устремиться в прорыв, либо – если его не случится – прикрывать кавалерию Ордоньеса, когда она откатится назад. Он знал, что первая атака, скорей всего, захлебнется, но верил, что она ослабит противника и облегчит следующие.

Он поднял глаза к небу. Орел по-прежнему плавал в вышине, чертя круги над правым флангом, и Руй Диас снова решил, что это добрый знак. Если сегодня одержим победу, вдруг осенило его, велю изобразить эту птицу на щите. В благодарность. Гордо вскинувшего голову орла из Альменара.

Он обернулся ко всадникам, которые неподвижно сидели в седлах с копьями в руках, и окинул их долгим взглядом. Зрелище было великолепное. Легкий ветерок шевелил треугольные флажки на ясеневых древках, упертых в стремена. Эти полторы сотни кавалеристов были точно такими же, как те, кто атаковал первыми и кто пойдет в атаку следом за этими – выдубленные всеми родами испытаний люди из приграничья. Многие из них, уроженцы Вивара и Бургоса, когда-то последовали в изгнание за ним, как теперь пойдут в бой. Оглядывая их, Руй Диас в полной мере ощутил суровое братское чувство к товарищам по оружию. Смутную, выношенную изнурительной чередой боев и походов гордость за все то, что уже случилось и еще случится в их жизни.