«Черт, Рамиль! Неужели я его так?»

Около полушубка на полу лежал Рамиль и стонал, держась за живот.

«Точно, я же его коленом в солнечное сплетение приложил!» — вспомнил я, рефлекторно ответил на новый удар и уже вслух спросил, оглядывая заполнивший комнату народ:

— И что это здесь происходит? Да отпустите вы! — Это я уже скомандовал двум командирам, державшим меня.

Не колеблясь, они разжали руки и отошли в сторону, над Рамилем склонился военврач и стал его осматривать, после чего помог встать и усадил на лавку, было видно, что капитан приходит в норму, только бледность выдавала его состояние.

— Я жду, — повторил я, оглядывая народ.

Кого тут только не было, но больше всего врачей. За их спинами мелькнуло бледное лицо Беляевой, и у них всех было одинаковое выражение лица — озадаченное. Вперед вышел мой новый командир, майор Говорухин, и, осмотревшись, слегка удивленно ответил:

— Как бы тебе, капитан, сказать? В общем, не просыпался ты. Совсем не просыпался.

— Это как?! — изумился я и добавил: — Я же отчетливо помню, как заснул и проснулся, все нормально было. Ну устал немного, так со всеми бывает, что тут такого?

— Да не в этом дело, тебя никак разбудить не могли. Вон даже врачей позвали.

— Это как это? — продолжал не понимать я.

— Капитан, не сейчас, ладно? Полк уже ушел, и мы последние, так что собирайся, уходим, — скомандовал он и вышел из хаты. С улицы сразу же послышались команды.

Оглядев до сих пор молчавший народ, я попросил у Рамиля прощения.

— Да ладно, и не такое бывало, — ответил он. — Хотя когда перед глазами мелькнул клинок, было страшно.

На меня тут же налетели врачи и стали расспрашивать о самочувствии. Как ни странно, Светы среди них не было. Ответив на их вопросы, я вышел вместе с Рамилем из дома, и мы направились вслед за бойцами, численностью примерно с роту. Пятеро медиков уже обогнали их и проследовали дальше.

— Может, все-таки расскажешь, что произошло? — обратился я к идущему рядом капитану. Рассказ Рамиля много времени не занял.

Оказывается, когда начали просыпаться, то меня не смогли разбудить, испробовали все способы, даже водой поливали. Я пощупал гимнастерку — действительно влажная. Потом вызвали врачей, они тоже все испробовали, додумались даже иглами колоть в нервные точки, но ничего не получалось.

— …я рядом стоял, и тут меня такая злость взяла. Пнул тебя и заорал: «Рота, подъем!» — сразу оказался на полу, и перед глазами клинок мелькает, — рассказывал на ходу Рамиль.

Прибавив скорость, мы быстро догнали наших бойцов и, обогнав их, заняли свои места впереди. Все машины везли раненых, и теперь даже полковник был вынужден идти пешком, уж не говоря о нас.

Шагая рядом с Говорухиным, я выяснил интересный момент, оказывается, все бойцы в арьергарде были из недавно присоединившихся, как и мы. Мельком осмотрев бойцов, своих я не заметил.

— Идем дальше, надо догнать основную группу, — сказал Рамиль, и мы в сопровождении трех бойцов быстрым шагом направились в сторону встающего солнца, вслед за группой врачей.

Полк уходил от немцев уже третий день, и полковник постоянно оставлял заслоны. Как только я заметил в одной из таких групп своих, то, зайдя к Говорухину, попросил, чтобы командующим поставили меня вместо незнакомого лейтенанта железнодорожных войск.

— Не могу, получил приказ из особого отдела — тебя не трогать.

— Блин, да плевал я на их приказ. Там мои, понимаешь?

— Иди к ним сам, я отпустить тебя не могу. Без приказа не могу.

— Ладно, будет приказ.

Рамиля я нашел сидящим под деревом и что-то записывающим в планшет. Подойдя, объяснил свою просьбу.

— Саш, ты как ребенок, чес слово. Сам подумай, кто отпустит носителя ценной информации?! Сам ведь знаешь, что арьергард — это смертники. Что сказал пленный, которого разведка притащила? Он сказал, что по нашему следу пустили моторизованный батальон, после того как мы уничтожили прошлых преследователей. Так что сам понимаешь, что их ждет.

— Понимаю, но бросать не буду. У меня еще осталась честь командира, и своих я не оставлю.

— Саш, ты пойми, — поморщился Рамиль, — если ты останешься, то я разверну весь полк, чтобы тебя вернуть, ты сам понимаешь, что будет?

— Рамиль, ты же знаешь, что я везучий и из любой задницы вылезаю, так что давай бумажку. Я напишу, что добровольно остался с арьергардом и ты пытался меня остановить.

Капитан покачал головой и открыл планшет, я опустился рядом с ним на сухую выгоревшую траву.

— Рамиль, понимаешь, тут какое дело… — Я задумался под взглядом Рамиля, смекая, как попроще сказать ту новость, что мучает меня с тех пор, как меня пытались разбудить: — …знаешь, мне кажется, скоро я вернусь в свое тело. Обратно в будущее.

— Не понял, как это вернешься?!

— Да чувство у меня, что недолго мне осталось ходить в этом теле. Вернусь я. Но не это главное… Ты представляешь, что будет, если вернется Швед и сможет воспользоваться моей памятью?

— Да, будет, как ты говоришь, «кисло».

— Вот и я об этом, так что у меня единственный шанс не дать воспользоваться Шведу такой возможностью — это погибнуть в бою. И не смотри на меня так, я это уже три дня обдумываю, другого предложения не будет. Мне кажется… нет, я просто уверен, что в случае смерти этого тела мое сознание вернется обратно, так что сам понимаешь.

— Но почему? Ведь мы смогли бы…

— Нет, не смогли бы! Если он воспользуется памятью, то сможет водить вас за нос, я его хорошо знаю, опытный зверюга, и такой шанс непременно использует. Вычислить вы его вряд ли сможете.

Рамиль яростно зачесал затылок, обдумывая мои слова, потом достал блокнот и стал записывать все мои предположения. После чего сказал:

— Одного я тебя не отпущу. С тобой пойдет лейтенант Райкин, он проконтролирует. Сам я не могу. Почему? Думаю, ты понимаешь. — Он кивнул на портфель, с которым не расставался.

Услышав фамилию, я только вздохнул, уже не удивляясь.

— Знаешь, Рамиль, меня не это пугает… — Вздохнув, я привалился спиной к стволу дерева.

— Что?

— …как бы тебе объяснить… Понимаешь, характер Шведа… мы как бы слились… в общем, я боюсь, что когда вернусь, он останется со мной. То есть я все так же смогу убивать не моргнув глазом, это меня и беспокоит, — выложил я наконец. Меня это реально беспокоило.

— Ты хочешь сказать, что что-то от Шведа останется с тобой? — нахмурившись, спросил Рамиль, перестав писать.

— Нет… как бы объяснить? В общем, он изменил меня, мой характер. Теперь я не тот маменькин сынок, что был. Я стал другим и уже не изменюсь… это меня и беспокоит.