– Но?.. – спросила Хуэйфэнь, расслышав неуверенность в его голосе.

– Карта была нарисована опытным картографом. А солдат был еще совсем молод. Не успел научиться. По крайней мере, не до такой степени.

– Ее нарисовал его отец, – сказал Жак, который разглядывал карту, пока они разговаривали. – И дал ему с собой.

– Чтобы напоминала ему о доме, – подхватил Натаниэль.

– Чтобы привела его домой, – сказал Жак.

Шарпантье посмотрел на Гамаша, и тот кивнул:

– Да, мы так считаем.

– С чего нам начать? – спросила Хуэйфэнь.

– Мы сами сообразим, – отрезал Жак. – Нам не нужна их помощь.

– Но…

– Вы попросите помощи, кадет, – сказал Гамаш. – И вы примете ее.

– Почему? – спросил Жак. – Я видел, что происходит с людьми, которые выполняют ваши приказы.

Арман Гамаш медленно, с нарочитой аккуратностью положил нож и вилку и уставился на Жака так пристально, что кадета начало трясти. Другие за столом, включая Шарпантье, отодвинулись подальше.

– В муниципалитете Сен-Реми есть записи о продажах и покупках, – тихо и холодно проговорил Гамаш. – За сто, а то и больше лет. Там знают, кому принадлежало бистро, когда это здание было частным жилым домом. Начать нужно отсюда.

Натаниэль записал это, но Жак продолжал смотреть в прорезь прицела.

Коммандер Гамаш встал, тут же вскочили и остальные. Жак тоже поднялся, но неторопливо.

– Я вернусь к семи. Хочу, чтобы вы к этому времени подготовили отчет.

– Да, сэр, – сказали три кадета.

Гамаш посмотрел на Жака, и тот выдавил из себя:

– Да, сэр.

– Bon, – сказал коммандер и подошел к Мирне. – На пару слов.

Мирна последовала за ним в гостиную, чувствуя себя так, будто ее вызвали на ковер.

– Да, он нашел видео, – признала она, прежде чем Арман успел сказать хоть слово. Но он продолжал молчать, и она кивнула. – Это я подсказала ему прогуглить вас.

– Зачем?

– Зачем? Затем, что он верит всему, что наговорил про вас этот Ледюк. Ему нужно знать правду, если он хочет чему-то научиться. Убийца разгуливает на свободе. Мальчишка должен наконец взяться за ум.

– Никому не нужно смотреть то видео.

– Послушайте, Арман, я знаю, вам не нравится, что оно там висит, но факт остается фактом: оно там висит. С какой-то своей целью. Если оно покажет этому молодому человеку, как все было на самом деле, то, может, и от него будет какая-то польза.

– Разве похоже, что он переменил мнение? – спросил Арман.

Мирна покосилась в сторону столовой и покачала головой.

– Я думаю, тут действует что-то другое, – сказала она. – Я видела его лицо, когда он смотрел видео. Он был потрясен. Но каким-то необычным образом. Он словно сам вошел в экран. Чтобы понять, как оно происходило на самом деле. Это редкая способность – прочувствовать всю глубину происходящего. Он словно сам там побывал.

Увидев лицо Гамаша, она повторила:

– Словно.

Гамаш посмотрел в сторону столовой и снова на Мирну.

– Он видел их всех, – сказал Арман. – Реала, Этьена, Сару.

Он назвал имена убитых, как накануне называла Рут.

Мирна кивнула:

– И Жана Ги. И вас. Наверное, он впервые осознал, что значит быть агентом Квебекской полиции. Герцог… так они его называли?

Гамаш кивнул.

– Герцог, вероятно, понарассказывал им всяких историй о власти и славе, где любое насилие – дело героическое и зрелищное, как в старых военных фильмах или вестернах. Смерть была чистой, и умирали по большей части не мы, а враги. Вот за что они его любили. Но видео показывает, насколько смерть страшна в реальности. Наверное, это привело его в ужас. И он вас за это ненавидит.

Гамаш понял, что ошибался. Ему казалось, что кадет Лорен не воспринимает это серьезно, а на самом деле парень был почти парализован страхом.

Жак мучился вопросом, который рано или поздно задавали себе все они: «Когда я окажусь в подобной ситуации, смогу ли я идти вперед или побегу с поля боя?»

– Пора ему узнать, что от него потребуется, – сказал Гамаш. – Им всем пора узнать.

Потом он улыбнулся. Мимолетно, коротко. Искренне.

– Хорошая мысль, Мирна. Может быть, то, что тогда случилось, и принесет какую-то пользу. Их смерть поможет спасти чьи-то жизни. Спасет жизнь Жака, в особенности если это убедит его уйти.

– Вы думаете, он уйдет?

– Возможно, ему стоит это сделать.

– Но разве он все равно не умрет в назначенный час? – спросила Мирна. – В кровати, в машине, в перестрелке?

– Судьба? Не надо больше про судьбу, – сказал Гамаш.

Они часто разговаривали на эту тему, но сегодня был не тот день.

Гамаш и Шарпантье ушли, за ними ушли и Мирна с Кларой, а кадеты остались.

В конце концов Хуэйфэнь пришлось мыть посуду. Амелия с ворчанием пошла ей помогать. Потом к ним присоединился Натаниэль. Последним в кухню пришел Жак. Выхватив кухонное полотенце у Натаниэля, он щелкнул на него зубами, прежде чем взять мокрую тарелку.

Натаниэль рассмеялся, понимая, что это сделано в шутку. И все же было что-то злобное и в щелчке, и в том ощущении укуса, которое осталось.

– Он мог это сделать, – сказала Изабель Лакост.

Они собрались в конференц-зале академии. Гамаш, Шарпантье, Бовуар и Желина слушали, а Лакост докладывала об утренней встрече с мэром.

Свет проникал сквозь панорамное окно, снег снаружи таял на ярком солнце.

– У него были мотив и возможность. И даже, вероятно, знания, чтобы обойти систему безопасности.

– Однако мы не знаем, сделал ли он это намеренно, или же система сама вышла из строя, – возразил Бовуар.

– Каково твое мнение о мэре Флоране? – спросил Гамаш.

– Мне он понравился. Интересный человек. Он излучал радушие. Хорошее настроение. Но легко, чуть ли не с радостью признал, что мог незаметно выйти из дома, приехать сюда, убить Ледюка и вернуться домой, и никто бы ничего не узнал.

– Однако, когда вы спросили, убил ли он Ледюка, он ответил: нет, – заметил Желина. – И я полагаю, он этого не делал.

– Ты снова попробовала? – спросил Гамаш.

– И опять ничего не получилось? – сказал Бовуар.

Лакост покачала головой и улыбнулась:

– Когда-нибудь получится, и мы все пораньше уйдем домой.

– Но мэр признал, что презирал убитого, – сказал Желина, с интересом и даже завистью глядя на дружескую близость этих людей. Ему пришлось напомнить себе, что он здесь, чтобы судить их, а не становиться одним из них. – Его точные слова: «Презирал». И он не стал скрывать, что желал ему смерти.