Некоторые фотографии повыцвели, мэр на них с годами становился все более и более округлым, волосы его редели. И седели.

У многих из этих мальчиков и девочек уже появились свои дети.

На столе мэра Флорана стояли в рамках фотографии размером поменьше. Дети, внуки. Они обнимали собак, кошек. И лошадь.

Мэр сел в кресло и с озабоченным видом наклонился к посетителям.

Он оказался совсем не таким, как предполагала старший инспектор Лакост. Выслушав описание месье Гамаша, она готовилась увидеть жилистого человека, изможденного заботами, разочарованиями и северным ветром.

Но, глядя в его мягкие, выжидающие глаза – глаза дедушки, она поняла, что месье Гамаш не давал ей физического описания этого человека, только сказал: мэр остро ощущает добро и зло. И не забывает обид.

Остальное она домыслила сама.

Еще Гамаш говорил, что мэр ему симпатичен. И теперь Лакост понимала почему. Ей мэр тоже был симпатичен. Офицер КККП, сидевший рядом с ней, расслабился и положил ногу на ногу.

Даже если мэр Флоран мог убить Сержа Ледюка, то ни для кого другого он не был опасен.

Изабель Лакост решила использовать прием, который применяла редко:

– Господин мэр, это вы убили Сержа Ледюка?

Редко по той причине, что этот прием редко приводил к успеху.

Его кустистые брови удивленно поднялись, а заместитель комиссара повернулся на стуле и уставился на нее.

– Ах, моя дорогая, я понимаю, почему вы спрашиваете.

Немногим сошло бы с рук обращение «моя дорогая» по отношению к старшему инспектору Лакост, но сейчас она не почувствовала никакого раздражения. Мэр произнес эти слова уж точно не для того, чтобы уколоть ее.

– Я бы тоже так подумал, – продолжил он. – На вашем месте. Извините, мне не следует смеяться. Вы же не шутили. Человека убили, и я должен печалиться. Расстраиваться. Однако я ничего такого не ощущаю.

Мэр переплел пальцы. Его веселые глаза посерьезнели.

– Я презирал Сержа Ледюка. Если бы я задумал совершить убийство, то убил бы его. Я каждое воскресенье хожу в церковь. Иногда захожу туда в будни, чтобы помолиться за детей в беде или отчаянии. И я всегда молюсь за Сержа Ледюка.

– За его душу, – кивнул Желина.

– За его смерть.

– Вы так его ненавидели? – спросила Лакост.

Мэр Флоран откинулся на спинку кресла и немного помолчал, и в этой тишине Изабель Лакост услышала далекие крики и счастливый визг играющих детей.

– Вы пришли, потому что знаете эту историю. Потому что коммандер Гамаш сказал вам, что случилось с вашей академией.

Лакост хотела сказать, что это не ее академия, но решила не обращать внимания. Она понимала, что он имеет в виду.

– Тогда я не буду пересказывать детали, но скажу вам: у нас маленький район. Почти ничего нет. Наше богатство – дети. Мы много лет зарабатывали деньги, чтобы построить для них место для игр. Где можно было бы организовать кружки и заниматься спортом круглый год. Чтобы они выросли сильными и здоровыми. Ведь потом они неминуемо уедут отсюда. У нас тут мало возможностей для молодых людей. Но мы могли дать им хорошее детство. И послать их в мир крепкими и счастливыми. Серж Ледюк украл все это. Мог ли я его убить? Да. Убил ли я его? Нет.

Но пока он говорил, его начало трясти. От сдерживаемого гнева.

Лакост знала, что это бомба. Облаченная в кровь и плоть. Человеческая бомба, конечно. Но это лишь увеличивало опасность взрыва.

– Насколько я понимаю, коммандер Гамаш и вы разработали план, по которому местные дети смогут пользоваться спортивными сооружениями академии, – сказала Лакост. – Это, безусловно, поможет детям.

– Вы думаете?

Мэр смотрел на нее пронзительным взглядом, а она не сводила с него не менее проницательных глаз.

– Где вы находились позавчера вечером, сэр?

Он придвинул к себе блокнот и перевернул страничку назад.

– Тем вечером я был на ужине в «Лайонс клаб». Он закончился около девяти. – Мэр посмотрел на них и снова улыбнулся. – Мы стареем. После девяти уже тянет домой.

Лакост улыбнулась ему, надеясь и молясь, чтобы ей не пришлось арестовывать этого человека.

Она знала, что Господь иногда откликается на молитвы. Ведь в конечном счете он откликнулся на молитвы мэра.

– После этого я отправился домой. Дома была жена со своим бридж-клубом. Закончился роббер, и они разошлись по домам, а в десять мы уже легли спать.

– Сколько лет вашей жене? – спросил Поль Желина.

Вопрос полицейского удивил, но не обескуражил мэра.

– Она на год младше меня. Ей семьдесят два.

– Она носит слуховой аппарат? – спросил Желина.

– Два. И да, по ночам она их снимает. – Он перевел глаза на Лакост. – И да, я мог незаметно выйти из дома. У меня бывает бессонница. Я спускаюсь в кухню, сажусь, работаю. Насколько мне известно, Мари не замечает, что я ухожу. Я стараюсь ее не беспокоить.

Он вел себя как человек, которому нечего скрывать. Или терять.

– Вы разрабатываете программное обеспечение, – сказала инспектор Лакост, и мэр кивнул. – Какого рода?

– В основном программы для страховых компаний. Таблицы смертности. Вы удивитесь, сколько переменных необходимо учитывать.

– А программы безопасности вы разрабатываете? – спросила Лакост.

– Нет, это особая специализация.

– Информация, с которой вы работаете для страховых компаний, конфиденциальная, – сказал Желина. – Частная.

– Чрезвычайно, – подтвердил мэр Флоран.

– Значит, вы делаете все, чтобы исключить возможность ее похищения?

– Нет, я занимаюсь программированием. О безопасности думают другие люди. А что? Постойте-ка. Дайте догадаться. – Он посерьезнел. – Вас беспокоит система безопасности в академии. И не мог ли я ее взломать. Может, и сумел бы, хотя сомневаюсь. У них наверняка очень сложная система. Вы можете проверить в моем компьютере, чем я занимался в последнее время. Если найдете порнографию, все вопросы к моей жене.

Даже заместитель комиссара Желина улыбнулся, услышав это.

– Вы, вероятно, крупный специалист в программировании, – сказала старший инспектор Лакост.

Мэр огляделся:

– Мой кабинет кажется вам кабинетом очень успешного человека? Если бы я был так хорош, то, наверное, жил бы в центре Монреаля или Торонто.

– По-моему, ваш кабинет – это кабинет очень успешного человека, – сказала Лакост.

Мэр Флоран выдержал ее взгляд:

– Merci.

Следователи встали и пожали руку мэру, который сказал, что будет рад принять их в любое время. Пока они шли по коридору к двери и яркому мартовскому утру, Лакост сказала: